– Поняла, – заверила я Трея. Затем я потянулась через забор, и мы снова поцеловалась, на этот раз дольше, потому что знали, что это, вероятно, был наш последний поцелуй на долгое время.
Как мы с Треем и ожидали, утром воскресенья родители не предоставили нам второго шанса на прощание; я услышала, как поднимается автоматическая дверь гаража Эмори, еще до того, как встала с кровати. Я скинула одеяло и прибежала в гостиную как раз вовремя, чтобы отодвинуть занавески и увидеть заднюю часть машины мистера Эмори, замедлившуюся на углу. Я наблюдала, как дистанция между Треем и мной увеличивалась, пока машина исчезала из вида, и у меня было ощущение, что кровь вытекает из моего тела. В груди было пусто. Я не знала, когда снова увижу Трея или (в зависимости от обстоятельств в канун Нового года)
Затем, когда я услышала Мод, бежавшую по коридору в комнату мамы, у меня снова забегали мурашки по коже головы, и я догадывалась почему. Я должна была увидеть дневник матери Трея, и у меня была идеальная возможность попытаться его найти, пока вся его семья была в отъезде, провожая его в школу. И все же я попыталась бороться с желанием залезть в дом Трея. Он ясно дал мне понять, что не отдаст дневник, потому что тот был дорог его матери и она могла заметить его пропажу. Залезть в дом Эмори было нарушением не только закона, но и судебного постановления. Но покалывание не прекращалось. Я должна была увидеть тот дневник; там было что-то очень важное. Еще не было семи часов, и я могла предположить, что мама останется в постели еще час или чуть больше, прежде чем встать, поскольку было воскресенье. Я быстро оделась и натянула ботинки на ноги. Кипя от ненависти к себе, я проскользнула через заднюю дверь, спустилась по лестнице с крыльца на траву, открыла калитку и вошла во двор Трея, где обнаружила, что выдвижная дверь его дома не заперта, как я и догадывалась.
Последний раз, когда я была на кухне Эмори, мы с Треем отнесли доску Уиджи в подвал, чтобы провести первый сеанс, – но все было точно так же, как я помнила. Часы с кукушкой, на которые мы с Дженни смотрели, проверяя время, все еще висели рядом с холодильником. Миссис Эмори до сих пор хранила банку для печенья на столешнице. Я подняла крышку, чтобы заглянуть внутрь, – да, там все еще лежало печенье «Орео». Зловещее чувство, что я хожу по чужому дому, хотя не должна бы в нем быть, не покидало меня, так что на кухне я не задержалась.
В подвале Эмори, как и в нашем, пахло плесенью. Все, из чего выросли мальчишки, было упаковано в коробки и хранилось здесь. Тут были стеллажи, на которых стояли коробки с разными вещами – от костюмов на Хэллоуин до кучи старых налоговых квитанций. Я была уверена: Трей сказал, дневник лежал в подвале где-то среди вещей, которые его мама привезла из дома своих родителей, но он не упомянул, где именно. Я просмотрела все коробки с полок и даже заглянула в те, которые не были подписаны, но нигде не было вещей, принадлежавших миссис Эмори в молодые годы.
Затем я заметила рядом с диваном кедровый сундук, который использовался в качестве кофейного столика. На нем остались следы от чашек и тарелок, которые мы с Треем ставили без подставок, когда были маленькими. Я села на диван, забыв, что крышки деревянных сундуков (как и подаренной Треем шкатулки) держатся на шарнирах. Усиление покалывания кожи головы означало, что я на верном пути. Я опустилась перед сундуком на колени, открыла замки-защелки, подняла крышку и увидела, наверное, практически все вещи матери Трея времен ее молодости, когда она еще была мисс Мэри Свенссон. Сложенные письма и футболки с благотворительных событий, проходивших в старшей школе Уиллоу двадцать лет назад, плюшевые звери, фотоальбомы, ежегодники, и еще… дневник в кожаном переплете, спрятанный у одной из стенок сундука.
Я посмотрела на телефоне время. Пройдет еще пара часов, прежде чем Эмори вернутся, но вот моя мама, вероятно, будет на кухне делать себе кофе уже через двадцать минут. Поэтому я пролистнула страницы дневника до момента рождения Трея, проглядывая абзацы на каждой странице…
15 октября