Холодный Лунный Смайлик (Сказка-нуар)

Из восьми настенных фонарей, по два у каждого входа в замок, горели всего лишь два, тускло освещая 'церковную' лестницу, и Мишке подумалось, что если он побежит туда, встанет в пятно электрического света, замрет по-тихому, то и статуя, сила нечистая, гадина красноглазая, не посмеет войти в поток фотонов…

Но — фук! — погасли и эти два светоча, погасли все окна дворца, темень вокруг. Император зашевелился, голова его повернулась в Мишкину сторону… — Он его видит! Бежать!.. — отвернулась в другую… Он его не видит! Тихо! Стоять тихо! В гляделки не играть! Думать… срочно думать, как быть дальше!

— А… а… ааа`пчхии! Ой!..

Чих — это всего лишь чих, почти дыхание, вполне возможно, что бронзовый Павлик не отреагировал бы на мелкую физиологическую судорогу человечка, однако тот произнес осмысленное человеческое междометие, пусть ненароком, но сказал его — и этим обозначил тропинку к заветной людишковой плоти. Императору Павлику давно хотелось жрать: вот уже неделю подряд, прежний хлюст, предшественник человечка, тоже человечек, но при усвоенном колдовстве, играл с императором в прятки-догонялки, прытко бегал и умело прятался… И недолго уже ему оставалось, ибо заканчивались колдовские силы и умения, ибо подчерпывать их непросто, если ты заперт в ловушке Михайловского замка…

Бронзовый истукан пришел в движение, еще два-три шага и… Мишка побежал! Он помчался к воротам, в слепой надежде, что они сжалятся над ним, и распахнутся, и выпустят его — и тогда Мишка будет спасен! Спасен! Будет жить, смеяться, воду пить, воздухом дышать… Ворота и не подумали открываться, до них даже не дотронуться: рука наткнулась на неосязаемое препятствие в каких-то миллиметрах от темной решетчатой ограды, еле видимой в накопившемся сумраке августовской ночи. И Мишка успел подумать, что его зрение стало острее: ведь он, пусть и без подробностей, но довольно внятно различает наконечники декоративных чугунных пик над собою, узор каменной кладки в арке ворот… Может, Увалая позвать?.. В горле пересохло, вроде бы и жажда сушит, но пить не хочется… Император наугад шарится, до него далеко… Все эти мысли горячечным вихрем пронеслись сквозь Мишку и улетели прочь: бронзовый император Павлик явно почуял Мишку: он перестал пахтать когтями пустоту перед собою и направился прямо к воротам. А ведь Мишка молчал, не вскрикивал, не кашлял… и в глаза не смотрел.

Мишка, затаив дыхание, снова на одних носочках — получалось с трудом, ноги дрожали от бедер до лодыжек — отбежал к крыльцу главного входа… Император поколебался несколько мгновений и безошибочно двинулся на Мишку… Еще разок проверить вероятность случайного совпадения! — Мишка по максимально возможной дуге обогнул ходячую статую, остановившись только у лестничных ступенек, ведущих к дверям кордегардии. Император недолго колебался: вот он уже смотрит в сторону Мишки, он хочет заглянуть в Мишкины глаза… он идет! Зачем он на цыпочках, если этот железный вурдалак все равно его видит!? Мишка беспорядочно запрыгал по двору, от запертых ворот к парадному крыльцу, оттуда к трансформаторной подстанции, и опять к воротам, в слепой надежде, что они сейчас откроются, колдовские и обычные, откроются и выпустят Мишку, избавят его от ужаса и паники!

Император же с каждой секундой словно бы наливался чутьем и силой, он, пока еще неспешен, медленнее Мишки, но маневры Мишкины видит, хотя тот и молчит, даже сопеть сдерживается…

Мишка в очередной раз ткнулся лбом в невидимую прокладку перед створками ворот, в неощутимое безразличное колдовство скрепляющего заклятия… и сдался. У него просто не осталось больше сил убегать, жить и бояться. Секунд через пятнадцать, не более того, император Павлик обнаружит покорное Мишкино тело, не торопясь подойдет к нему и… тело сожрет, а душу выпьет. Из-под зажмуренных век выкатилась две нагретые капли… потекли через щеки на подбородок… и еще одна по лбу… и за шиворот… Это дождь, последний в Мишкиной жизни дождь… Ну и ладно, какая разница…

Ночь упала и заплакала. Буквально за две секунды редкие небесные слезинки превратились в ливень в густой и тяжелый, твердый, как град и почему-то очень теплый. Еще секунда — и Мишка стоит посреди мелкой лужи, весь из себя мокрый, несчастный. Но живой! И с жаждой жизни в сердце! Нет, не теплый он ничуть, холодный дождище этот, но — обнадеживающий, в нем жизни полно! Жизни!

— Хрен тебе, сволочь! Замучаешься жрать!

Мишка, охваченный куражом отчаяния, выкрикнул это вслух и рванулся вправо, в сторону декоративной фанерной будки… на бегу заставил себя перебороть мороз в груди, покосился в оглядку, чтобы не прямо, чтобы угловым зрением…