Холодный мир

Ассистенты впихивают меня в скафандр и проверяют один, два, три раза все системы, перед тем как вывести наружу в утренний воздух и посадить в автобус. Нас везут через весь комплекс к стартовой площадке, возвышающейся вдали, как небоскреб в прерии, нарушая ровный пейзаж побережья Флориды.

Это настолько нереальное чувство, что я вообще с трудом осознаю происходящее и едва понимаю все, что мне говорят.

На стартовой площадке лифт поднимает нас на девяносто футов вверх, где мой взгляд неожиданно упирается в дверь, на которой красуется надпись «Последний туалет на Земле». Несмотря на то что внутри меня сейчас коктейль из нервов и адреналина, я не могу удержаться от смеха. Опустошив мочевой пузырь, я наконец чувствую утреннюю прохладу, и меня начинает бить дрожь.

Когда мы окажемся в космосе, корабль будет управляться новейшей разработкой НАСА — двигателем Х1, но сейчас нам все равно придется по старинке воспользоваться ракетой. Современный процесс запуска человека в космос мало отличается от того, что было на заре космической эры, с той лишь разницей, что сейчас он безопаснее. По крайней мере, так меня заверили.

Внутри капсулы ассистенты крепко пристегивают меня ремнями и еще раз проговаривают все, что сейчас будет происходить. Наверное, они думают, что таким образом смогут меня успокоить, однако это не работает.

Наконец, они крепят мой шлем и плотно закрывают люк в кабину. Теперь я остаюсь наедине с голосами в наушниках, смотрю на изображения с внешних камер и бегущие строки данных на мониторах передо мной.

Капсула выполнена в форме цилиндра футов восемь в длину и около десяти футов в диаметре. В ней я чувствую себя как жук в банке из-под содовой, но только доверху набитой электроникой и с белой обивкой на стенах.

На среднем экране я наблюдаю за стартом Дэна Хэмпстеда. По площадке растекаются клубы дыма, ракета вздрагивает, медленно отрываясь от площадки, а затем взмывает ввысь. Мои губы мигом пересыхают, и я не могу оторвать взгляд от экрана, ведь в голове тут же начинает работать то, что я лучше всего знаю: наука. На предполетном брифинге белый дым, вырывающийся из ракеты, не обсуждался, но я догадываюсь, что топливо здесь — это жидкие водород и кислород. Температура жидкого водорода — второй из самых холодных жидкостей на планете — минус 423 градуса по Фаренгейту[9], и он вот-вот вспыхнет. А белый вырывающийся дым — это вовсе не дым, а водяной пар, возникающий в результате взаимодействия водорода и кислорода. Не о чем беспокоиться — это же просто наука, а ее результаты, как известно, повторяемы и прогнозируемы. Наверняка подобные запуски производились множество раз. Что может пойти не так?

Ракета Дэна поднимается в воздух и исчезает в облаках, как иголка в подушке. Минутой позже на экране возникает изображение с внешних камер, демонстрирующее капсулу Хэмпстеда, свободно плывущую в космосе на фоне Земли. Центр управления полетами вызывает его, и он отвечает с техасским акцентом.

— Слышу вас хорошо, Годдард. Пока что в целости и сохранности. Ну и потрясающий же вид отсюда!

Раздаются радостные крики, и камеры переключаются на внутренние изображения уже выведенных на орбиту капсул, потому что все сейчас хотят увидеть, что там у них все в порядке. Вокруг планеты кружатся уже дюжины белых цилиндров на фоне черной бездны с парой маленьких звезд, мерцающих вдалеке.

Следующим взлетает Гарри Эндрюс, так что я начинаю нервничать еще больше. Пообщавшись с ним лишь несколько часов, я чувствую, что знаю его много лет.

Настоящее дежавю видеть, как ракета взлетает и исчезает из вида. А потом в наушнике раздается голос Гарри.

— Я в порядке. Чувствую себя как кусок пирога. Пока еще не надкушенный.

Я смеюсь и краем уха слышу, как центр управления полетом объявляет: «Платформа 39С, готовьтесь к старту».

Начинается обратный отсчет: тридцать минут… десять… одна.

— Доктор Синклер, подготовиться к отрыву.

Все мышцы как будто начинает покалывать, ладони потеют, и я ошарашенно кручу головой, осматривая капсулу.

— Доктор Синклер?

— Да, я тут. Я готов.

Я всегда был готов.

Ракета издает не то скрип, не то металлический рев, как робот, выходящий из режима гибернации.

Десять.

Девять.

Восемь.

Семь.

Голос, ведущий отсчет, откатывается куда-то далеко, так что «шесть» я вообще не слышу. Капсула дрожит, как многоквартирный дом во время землетрясения.

А затем следует взрыв, и ракета начинает движение, притом очень быстрое. Когда я смотрел на экраны и взлеты других ракет, все казалось таким медленным, но сейчас у меня такое ощущение, что я в парке развлечений, а мой вагончик американских горок сошел с рельс. Первые две секунды это восхищает, но мгновенно я понимаю, что с трудом могу дышать. Тяжесть, подобно слону, вдавливает меня в кресло. Я совсем не могу думать и лишь слегка — видеть.

Вся эта зубрежка и тренировки перед стартом — все впустую. Если бы я даже захотел сейчас выпрыгнуть, то уже слишком поздно, а аварийная посадка не предусмотрена.

Теперь уже ничего не важно. За иллюминатором все стало белым, значит, я в атмосфере.