Холодный мир

Он не двигается, ожидая, пока я сделаю первый шаг, и дает мне право выбора: снять сначала верх или низ.

Трясущимися руками я цепляюсь большими пальцами за пояс штанов и тяну их вниз. Он помогает мне и, сняв их окончательно, отталкивает в сторону.

– Сейчас я буду слегка нажимать пальцами. Если почувствуете боль – скажите «боль» и число от одного до десяти, при условии что «десять» – это самая сильная боль, которую вы только чувствовали в своей жизни. Если сила боли изменится – назовете другую цифру.

– Хорошо.

Он нажимает руками на мой низ живота, сперва слабо, как бы пробуя, а затем сильнее. Его лицо всего в нескольких сантиметрах от моих бедер, и когда он поднимает глаза на меня, я быстро киваю, давая понять, что чувствую прикосновения, но мне не больно.

Его руки проходятся вниз по моим ногам, сперва нежно, затем с усилием. Опустив голову, он осматривает каждый квадратный сантиметр тела.

Левое бедро внезапно пронзает острая боль.

– Боль. Два.

Он давит сильнее, боль усиливается, но потом останавливается.

– Три.

– Вы уверены?

– Да, все не так плохо.

– Просто синяк, перелома или трещины нет.

Далее появляется боль в правом колене, стоит ему подвигать мою ногу из стороны в сторону.

– Боль. Три.

– Еще один синяк.

На теле обнаруживается еще около дюжины синяков – ни один из них не получает отметку выше «двух» – а вот со щиколоткой дела обстоят хуже: я вздрагиваю, как только он начинает ее вращать.

– Боль. Четыре.

Он методично продавливает пальцами каждый сантиметр.

– А сейчас?

– Пять.

– Растяжение, – он поднимает глаза на меня. – Но вообще все не очень плохо: нет разрыва связок или перелома.

Достав из аптечки тюбик, он растирает по всей щиколотке болеутоляющую мазь.

– Это местное обезболивающее – поможет снять воспаление и ускорит выздоровление. Только следите за другой ступней.

Он перевязывает ее, время от времени проверяя, чтобы не было очень туго, а затем поднимается к моей груди и снова останавливается в ожидании.

Нервное напряжение снова нарастает. Думаю, он ждет, пока я сниму футболку.

Но, как выясняется, я ошибаюсь. Взяв меня руками за плечи, он мягко произносит:

– Мне нужно вас перевернуть.

Легко развернувшись в невесомости, я даю ему стянуть с меня футболку и смотрю, как она медленно плывет передо мной, пока он ощупывает мою поясницу и медленно продвигается выше.

– Два, – шепчу я.

Теперь он втирает немного мази в мою спину, нежно массируя ее. Двигаясь руками вверх, нажимая то на спину, то на ребра, он находит еще три «болевых точки».

У меня болит шея («два»), а на плечах и руках только синяки, не требующие особенного лечения.

– Фаулер рассказал мне, что произошло на МКС, – говорит он, ощупывая каждый палец на моей руке. – Вы очень храбрая. И умная.

– Просто удачливая.

– Верно. А еще храбрая и умная.

Похоже, я начинаю стесняться – хорошо, что он не смотрит на меня.

Так удачно, что именно сейчас боль вспыхивает в левом мизинце, так как уже давно пора сменить тему.

– Три.

Он сжимает палец и слегка оттягивает его.

– Еще одно растяжение, без перелома. Я бы перебинтовал его, но тогда вы не сможете надеть перчатки.

– Все в порядке. Оставьте как есть.

Он кладет руки мне на плечи, и я жду, что он сейчас перевернет меня, но этого не происходит.

– Думаю, свою грудь вы можете осмотреть сами.

По-моему, мое сердце сейчас выпрыгнет. Если бы он проверил мой пульс, то подумал бы, что у меня гипертония.

Самое время напомнить себе, что выживание важнее скромности. Я потягиваюсь, опираюсь на стену капсулы, переворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– Пожалуйста, заканчивайте.

Он с трудом сглатывает и отводит глаза. Вытянув руки, он нажимает пальцами на левую и правую ключицу.

– Один.

– Возможно, просто отдается боль в шее.

Только сейчас я понимаю, что задерживаю дыхание. Можно было бы дышать нормально, но тогда он сразу почувствует, как колотится мое сердце.

Его руки ни разу не касаются груди, а только скользят вокруг нее, заставляя меня стонать от боли.

– Четыре.

Нажим пальцами усиливается.

– Пять.

– Ушиб ребра. К сожалению, оно сломано, и тут мы ничего не сделаем.

Мышцы пресса, похоже, тоже отбиты.

Его руки останавливаются на самом верху подгузника – последнем, что на мне есть. Однако он не снимает его, а лишь мягко произносит:

– Вы в отличной форме, учитывая все, через что вам пришлось пройти.

– Думаете?

Наши взгляды словно соединяет невидимая нить.

– Уверен.

Даже не знаю, сколько времени мы смотрим друг на друга: возможно, всего лишь секунду или минуту, а может, час. Весь мир недвижим до тех пор, пока – неожиданно – капсула не врезается в нас. Я сверху, он снизу, и мы, вращаясь, несемся сквозь космос.

24 Джеймс

Эмму и меня бросает по всей капсуле, то и дело сталкивая друг с другом; все попытки поймать друг друга за руку тщетны. Все равно что находиться в работающей сушилке вместе с другим человеком. Голым. И еле знакомым. Но все же тем, о ком ты заботишься.