– Когда-то не так уж давно, в начале этого века, Владимир Маяковский экспериментировал со своим гардеробом, например, надевал морковку вместо галстука… Зачем? Элементарно – чтобы привлечь к себе внимание. Законы рынка… Вонзающаяся в мозг простенькая реклама. Кузя, стремясь выделиться, на потребу рынка стал грызть морковь и предлагать остальным. Но эта собака – не Маяковский. Мы героически позволяли ему запускать в себя морковки не первой свежести, наслаждаясь осознанием жертвенности собственного положения, но, как это ни прискорбно, я каждый день прихожу в класс к детям, обучаемым моей хозяйкой, и все чаще замечаю, что безысходность в их глазах становится глубже. Не от таких ли собак, грызущих морковь? Каким станет их будущее? Будущее? Их?…Вау-у-у! Вау-у-у!…
– А его можно кусать? Он не ответит? – спросила Хмара после серии сердечных скулений.
– Можно, – ответил Мойся.
Хмара вцепилась в Кузю жертвенно, как фанатик, и крепко, как клещ. Никто не знал про ее морковный комплекс.
«Если еще раз нагадишь, – говорила ей в свое время хозяйка, – будешь жрать одни овощи. Морковью закормлю!»
Поэтому Хмара кусала Кузю и повизгивала от наслаждения. Тем временем на сугроб взобралась полноценная свора учительских шавок в составе доброго десятка отборнейших сук и тройки кобелей и хором протявкала еще одну речь:
– Считаем своим долгом выразить возмущение поведением Кузи. Драка, которую он затеял, – это крайне плохое дело. Цивилизованные отношения в городе диктуют противоположные правила игры. Если мы заранее отрицаем возможность честных взаимоотношений, то подписываем приговор своей гражданственности. Недопустимые, с точки зрения этики, выпады Кузи против Горгоны и Шварца – яркая иллюстрация барбоса, не стремящегося к диалогу, а спекулирующего на чувстве недовольства властью. Надежда на внутреннюю интеллигентность, на нравственную чистоплотность, на доверие той власти, которую сами выбрали, помешала пойти по пути активного сопротивления. Мы против драк…
Закончив речь, свора учительских шавок с воинственным лаем накинулась на Кузю. Они старательно рвали приговоренного. Приговоренный повизгивал. Его валяли по снегу, катали, как футбольный мяч, оставляя на снегу кровавые следы.
Учительские шавки оказались самыми злыми и организованными. Отчего? Кузя понять не смог, но ощутил всем телом.
«Может, их мало и плохо кормили, – размышлял он, увертываясь от укусов. – Может, щенячья преданность вожаку в них развита более, чем в других».
Из разговоров своего хозяина Кузя знал, что если директор школы или того выше косо посмотрит на какого-нибудь учителя, даже заслуженного, то с ним перестанут здороваться и даже сожрут. Хотя как «сожрут», Кузя не понимал, поскольку не видел случая, чтобы люди ели людей, но собственно это не входило в круг его интересов. Он просто по-собачьи удивился, как таким особям позволяют обучать человеческих щенков.
Народ смотрел из окон на собачью драку с интересом, с каким зеваки смотрят, например, на автомобильную аварию, в которую попали дорогие автомобили. Мимо пробегали бездомные собаки, и до Кузи долетал их одобрительный лай: «Коль столь заслуженные собаки дерут Кузю, значит, есть за что». Домашние собаки на выгуле глубокомысленно лаяли другое: «Повезло Кузе, после этого его рейтинг возрастет многократно»…
***
Алик проснулся от боли… Одолеваемый дурными предчувствиями, он встал с постели и внезапно всем сердцем ощутил, что безобидная игра в правду закончилась. На душе стало неспокойно и одиноко. Он, как всегда в такие моменты, снял телефонную трубку и позвонил в другой город своему другу, Александру, которому когда-то, в далекое время их частых встреч, он посвятил следующие слова:
Снег блестел, пушистый, свежий,
Под сияньем фонарей.
Вечер был спокойный, нежный
Средь зимы и средь друзей.
Тихо звякали бокалы…
Говорили по душам.
Было сказано немало…
И погода – хороша!
Шли по сказочной аллее,
Шли, как раньше, без тревог.
Что же может быть милее,
Если часто – одинок?
Гроздья белые на ветках
Чудных елей и берез…
Снова ставились отметки
Как для дел, так и для грез.
Разговоры, шутки, тосты,
Неподвижность стай лесных…
Волшебство вершили звезды
И предчувствие весны.
Невозможное свиданье
Предоставила судьба:
Вновь совпали в мирозданье
Ночь, единство и зима.
Духовно расти и полноценно жить можно, только делясь тяжелой ношей, хлебом и столом, идеями и душевными переживаниями… Невзрачна бескрыла жизнь человека, которому не с кем искренне поговорить. Правда, многие слушатели в исповедях ищут только слабости и возможности. Алик понимал это и откровенничал только с друзьями – да и то только с теми, кто никак не мог навредить или использовать полученную информацию.
Когда Алик рассказал Александру о событиях последних месяцев, тот чрезвычайно удивился и спросил: