Я только что потерял идеальную работу. Пока я преподавал в лицее, у меня не было завистников: никто не горел желанием получать жалование, которое тает на глазах, словно мороженое в духовке. Находясь там, я гарантировано зарабатывал себе кубрик на небесах, поскольку на этой работе невозможно было поддаться соблазну растраты или коррупции. Моему сердцу не грозил инфаркт исполнительного директора, артериям – холестерин служащих, половым органам – олимпийский износ в ходе оргий. В любом другом заведении у тебя над душой стоят требовательные начальники. Здесь же имеешь дело с ученицами – академическими девственницами, чем меньше они знают, тем они довольнее. В офисе от твоего прогула директор свирепеет, в лицее ученицы будут молиться, чтобы тебя поместили в карантин. Если в этом месяце хирург вырвет у меня аппендикс, они потребуют, чтобы в следующем мне удалили миндалины, а еще через месяц – желчный пузырь. Они искренне радуются, если по воле рока, из-за забастовки или просто по моей лени занятие отменяется. Я полностью разделяю с ними это чувство. Цели наши совпадают. Мне приятно видеть их радостные лица, а девочки любят тех, кто заботится о том, чтобы они были довольны. Поэтому дарить им счастье так легко. Достаточно ставить отлично и христианкам, и язычницам. Постоянно переносить даты экзаменов. Никогда не контролировать посещаемость. Становиться близоруким в дни контрольных. От этих мелких благодеяний на их лицах всегда распускаются улыбки.
Заходим в класс. Я опоздал. Однако я не последний. Позади меня медленно и непоколебимо, как сборщики налогов, идут несколько учениц. Хулия садится на дальнюю скамейку. Слышны смешки и шепот.
Стучу по столу и произношу:
– Хочу сообщить, что я решил вам всем без исключения поставить отлично. Если вы заглянете в свое расписание, то увидите, что мы запланировали итоговую контрольную на вторник, пятнадцатое число. Можете его вычеркнуть. Я удостаиваю вас наилучшей оценки в меру персональных заслуг. За шестнадцать недель занятий вы не выучили ничего, вы представляете собой наиболее посредственный из виденных мною классов. Но поскольку даже Сократ желал всяческих благ тем, кто ничего не знает, и возвел незнание в ранг добродетели, я премирую вас за это качество. Взамен прошу вас об одолжении. Мне мешают на занятиях невнимательные ученицы. Поэтому я не держу здесь тех, кто предпочел бы подрумяниться этим солнечным днем во дворике. Мне хочется, чтобы свободу вкусили все, кто жаждет ею насладиться. Все идущие на поправку от сонной болезни. Недомогающие, которые живут, обстригая и подкармливая свои воспоминания. Все, кто страдает от менструальных колик. Те, кто до ужаса меня боится. Члены клуба влюбленных в профессора Отто, тающие от нежности, созерцая его через окно кабинета. Все пристрастившиеся грызть ногти. И остальные, кого я не назвал.
Девочки спешили покинуть класс. Я испугался, что кто-нибудь из них получит травму, пытаясь прорваться к двери. Можно было подумать, что в центре класса выпустили мышь-женоненавистницу. За партами осталась горстка учениц. Какая жалость. Я рассчитывал на коллективное дезертирство. Но не учел, что в каждом стаде есть паршивая овца. Сейчас мне совсем не хочется пересчитывать преданных мне лицеисток. Их меньше десятка. Предлагаю сесть кругом. Они волочат скамейки, опрокидывают стулья, царапают пол, пока не рассядутся правильно. Выхожу из-за кафедры и занимаю место рядом с Хулией, нарушая геометрическую фигуру.
– Постараюсь быть откровенным, – начал я, – позволю себе прекратить метать бисер перед свиньями и говорить начистоту. Мне было невыносимо вести у вас уроки, но я не подавал вида. Сегодня я покончу с молчанием. Положу конец лицемерию и признаюсь, как пропадает желание читать урок, когда ученицы с последней парты держат тебя за шута или с отчаянием смотрят на часы, как будто ты тетка, нагрянувшая некстати и отнимающая у них драгоценное время. Это несправедливо. Поменяемся ролями, чтобы я получил моральную компенсацию. Пусть одна из вас выйдет к доске и поделится с нами знаниями из своей любимой области: кулинарии, любвелогии или науке о сплетнях. Предлагаю дать фору первой вызвавшейся добровольно. Если никто не выйдет, придется выбирать новую учительницу голосованием.
Отвлекаюсь от девочек. Глаза, как влюбленные вороны, опускаются на бедра Хулии. Тем временем ученицы начинают путаный спор. Порядок устанавливается, когда они осознают богоданность свободных выборов. Однако моему демократическому духу уготовано предательство. В ходе контрреволюционного отступления они избрали меня в качестве учителя.
– Я отказываюсь. Никаких уловок. Объявляются новые выборы, – мои возражения, пронзительные поначалу выкрики, постепенно стихают. Должно быть, когда публика кричит бис, Хулио Иглесиас испытывает манию величия, подобную той, которая распирает сейчас мою грудь.