Хор больных детей. Скорбь ноября

Звонит телефон. Мне удается открыть заднюю дверь и добрести до кухни. Хватаю трубку, и рой злых голосов от братьев заполняет комнату.

Я рычу в трубку:

– Скулите, сколько хотите, я еще жив и через минуту с вами увижусь.

Тихо кладу трубку и направляюсь к лестнице, но я так измотан, что спотыкаюсь на пятой ступеньке и падаю на пол первого этажа. Разбиваю себе лицо. Пломбы в задних зубах размягчились и выпали. Когда я двигаю челюстью, вся голова слабо звенит.

Наконец Доди просыпается от шума и бежит ко мне. На ней только моя футболка и кружевные трусики.

– О боже, Томас, что с тобой случилось! Ты весь обгорел!

– Я…

– Ты вышел наружу ночью, хотя я говорила тебе, что надвигается по-настоящему плохое!

Впервые я вижу, как в ней проглядывает мать, все ее жесткие повадки.

– Но тебе все равно потребовалось куда-то переться, и в твою шальную головушку не закралась никакая мысль. Черт, я сейчас найду мазь и помажу тебе грудь и шею. У тебя еще и волосы сгорели.

– Помоги мне подняться.

– Ты никогда не слушаешь хороших советов, которые дают тебе люди. Упрямец – вот ты кто. Упрямый осел. Мама тоже так говорит. Не так ты должен был спасать людей нашего города. Ты идешь своей дорогой, и настолько упертый, что не будешь слушать никого, даже тех, кто умнее тебя. Я думаю, что…

– Доди, заткнись и помоги мне добраться до дивана.

– Я позвоню доку Дженкинсу.

Пытаюсь кивнуть, но голова отказывается подчиняться.

– Ему и шерифу. Прямо сейчас.

Доди тащит меня на диван, убегает куда-то и возвращается с какой-то гадкой мазью, которой обмазывает меня с головы до пят. У меня начинают слезиться глаза, но Доди это не останавливает.

– Зачем тебе нужен шериф?

– Просто позвони ему.

– Царица небесная, я никогда раньше не видела таких ожогов. Даже брови почти сгорели. Черт знает что такое. Ты был снаружи в дождь? В тебя ударила молния?

– Недалеко от истины.

Она фыркает, и от уголков рта разлетаются пряди волос.

– Чудо, что ты остался жив.

– Доди, позвони доктору Дженкинсу.

– Лады.

Она бежит на кухню, а я лежу дрожа и судорожно подергиваясь. Зубы стучат, а вонь бальзама пытается вытеснить запах озона и жареной плоти. Стены теряют форму и смыкаются. У меня начинаются рвотные позывы, но быстро прекращаются. Внутри не осталось ни грамма того, что могло бы выйти.

– Из-за бури телефон сломан, – говорит она. – Просто жутко гудит, и все, я не слышу никаких гудков.

– Надень на себя что-нибудь, – говорю я ей, – возьми пикап, поезжай в город и привези их сюда.

– Я никуда не поеду в такую погоду! – взвизгивает она. – В тебя только что ударила молния, а теперь хочешь, чтобы я туда поперлась? Да на хрена? Тебя не волнует, что со мной будет?

– С тобой все будет в порядке.

– Тебе легко говорить. Молния не ударит в тебя дважды. Просто перепрыгнет через тебя и пригвоздит меня.

Она никуда не поедет, пока я каким-то образом не докажу, что она в безопасности. Это чертовки трудно сделать, пока я лежу непроизвольно подергиваясь.

– Доди, это мой ураган душ, а не твой. Он здесь из-за меня. Никто больше не пострадает прямо сейчас. Поезжай за доктором и шерифом Берком.

– Мама, – говорит она. – Я должна рассказать ей, что случилось. Может, она сможет сделать для тебя, что надо.

– Только не сию же секунду. Прямо сейчас мне надо, чтобы ты…

– Ладно, я поехала.

Она устраивает меня на диване как можно удобнее и укрывает простыней, которая прилипает к мази и сочащимся ожогам. Накидывает ветровку, берет ключи и уходит не сказав ни слова.

Я смотрю наверх, на лестницу, ведущую к закрытой двери в спальню моих братьев.

Дом дышит своей вековой историей. Столетие назад мертвые лежали в этой самой комнате и были выставлены в гробах напоказ на три дня, которые отводились для оплакивания. Мои предки оставались здесь долгими ночами. Я всё жду, что Джонни опять начнет барабанить в сетку, но он не показывается. Он выполнил свою задачу, в чем бы она ни состояла. Молюсь Богу, что меня не придет искать нога Херби. Хватило и прежних двух посетителей.

Доди застряла в грязи. Шины пикапа издают громкий скрежет, но она не включает полный привод. В ветровое стекло брызжут ил, грязь и гравий, а дождь отчаянно хлещет по машине. Она переключается с заднего хода прямо на третью передачу, взад и вперед, наконец ей удается раскачать машину и выбраться. Надеюсь, трансмиссия не откажет прежде, чем она доберется до города.

В обожженных местах начинает припекать. Я изо всех сил стараюсь не глядеть вниз и не осматривать себя, но, когда вздрагиваю, простыня больно трется о волдыри. Пробегаю пальцами по волосам, чувствуя, какими короткими и редкими они стали. К надбровным дугам невозможно прикоснуться.