Хор больных детей. Скорбь ноября

Джонас декламирует свою поэзию сожаления, пока Коул твердит о преданности, а Себастьян с легким нажимом кладет руки мне на плечи, словно проверяя, каково это – обнять или задушить меня. Он не делает ни того ни другого. На нас льется расплавленное серебро, но я могу разглядеть лишь отчасти, как они тянутся ко мне и наносят удары. Могу сказать, что им больно. До меня не так-то легко дотянуться таким образом.

– Что вы знаете о папе? Он еще жив?

Смех Себастьяна вырывается из всех трех пар легких, и этот звук становится все более диким и злобным, пока три глотки не начинают завывать. Мне приходится закрыть уши, но полностью уйти от звука не удается; мое сознание вот-вот расколется на кусочки.

Когда я просыпаюсь, все еще стою голым перед окном, прижав кулаки к вискам, а солнце давно взошло.

ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН. Я ОЖИДАЮ услышать безостановочное гудение братьев, но вместо этого слышу отчаянный голос Лили, умоляющий, странный и едва разборчивый:

– О боше, сы мне нушен. Он сошел с уфа! Он хошес убись феня!

Частный сыщик Ник Стил берет у нее трубку и очень мягко говорит в нее всего два слова:

– Это правда.

Печаль, которую он сдерживал в себе, наконец прорвалась через плотину.

Пока Лили вопит на заднем фоне, он тихо всхлипывает и вешает трубку.

Небо темнеет. Я бегу к пикапу и мчусь по городу. Добираюсь до места меньше чем за пять минут, но, когда я слезаю с водительского сиденья, она уже мертва. По эркерному окну стекает кровь, и светлые волосы прилипли к стеклу. Я вбегаю через переднюю дверь и чуть не спотыкаюсь об ее тело.

Стил сидит на диване и посасывает леденец Евы, что кажется мне несоответствующим ситуации, но почему-то это зрелище приносит чувство облегчения. Кулаки у него в крови, а на коленях лежит 38-й калибр со вздернутым курком, но порохом не пахнет. Он спокойно смотрит на меня и не говорит ничего.

Лили лежит уткнувшись лицом в ковер; половик у дверей мокрый от ее крови. Я переворачиваю ее и шиплю сквозь зубы, когда вижу, что он натворил. Стил поработал над ней основательно, не пожалел времени. Он знает, куда надавить, болезненные места, нервные кластеры. Я едва смог понять ее по телефону, потому что он выбил несколько зубов, а губы уже превратились в месиво. Должно быть, он сильно любил ее, чтобы делать это с такой страстью. Нос у нее сломан в нескольких местах, а глаза превратились в красные пятна на раздробленных щеках.

– А Ева? – спрашиваю я.

Он указывает в сторону спальни. Я вхожу в нее и вижу, что эта троица в последнее время увлекалась весьма прикольным дерьмом. Кругом секс-игрушки, принадлежности для бандажа, кожаные плетки, цепи, какие-то странные стулья и качели. Латекс, ошейники и кнуты, к которым даже аббат Эрл с кающимися не подошли бы близко. Мы с Лили когда-то валяли дурака с игрушками при случае, но, черт возьми…

Мертвая Ева лежит в кровати посреди всего этого, одетая в кружевную сорочку и кружевные перчатки, очень похожие на пару, что была на Лотти Мэй в тот вечер, когда она напилась у Лидбеттера. Во рту у Евы кляп, а руки и ноги связаны весьма хитрыми узлами.

Стаскиваю сорочку с ее плеч. Грудь у нее маленькая и упругая, но она не ребенок. Лет восемнадцать или девятнадцать. Теперь, когда я вижу ее накрашенной, голой, с густо поросшим лобком, это очевидно. Слева у нее огромный черный синяк. Похоже, он ударил ее всего один раз, но достаточно сильно, чтобы ребро сломалось и вонзилось в сердце.

Выхожу обратно в гостиную и сажусь на другой конец дивана. Стил больше не лижет леденец. Тот теперь лежит на ковре у его ног, а он придавливает его большим пальцем ноги, словно не хочет полностью терять контакт.

– Что произошло? – спрашиваю я.

Он поднимает свой пистолет и направляет на меня.

– В доме два трупа. Один из них – женщина, которую ты когда-то трахал. Неужели это ничего для тебя не значит?

– Значит.

– Что-то не верится.

Похоже, больше всего вопросов задают мне люди, которые сами совершили на редкость нелепые или жестокие поступки. Понятия не имею, как к этому относиться.

– Что ты откопал насчет девочки?

Усталость течет из него, словно кровь из перерезанного горла.

– Что заставляет тебя думать, будто я откопал?

– Ты сказал, что дело близится к концу. Вот конец.

Стил хмурится, словно собирается подвергнуть наказанию и меня, но даже ему все это кажется нелепым.

– Она была проституткой из Лос-Анджелеса. Я могу сказать ее имя, но сейчас это не имеет значения.

– Каким ветром ее занесло в округ Поттс?

– Она приехала, чтобы присоединиться к святому ордену в качестве монашки, если ты можешь в это поверить, но заработала по пути так много денег, что решила продолжать. Торговала своим детским видом.

– Зачем эта комедия?

– Она уже успела поработать в округе. Спроси любого мужчину на твоей фабрике. Была неглупой профессионалкой.

Это не лишено смысла. Я пытаюсь не позволить резкому запаху в этом доме смерти выкурить меня отсюда, пока не узна́ю то, ради чего пришел.

– Да, достаточно неглупа, чтобы не попадать в тюрьму. Ни разу не имела дел с полицией. Лили говорила мне, что Берк взял у нее отпечатки, но совпадений в базе не обнаружил.