Хореограф

Хореограф размышлял о том, что самые мучительные драмы происходят внутри, и этот конфликт и есть духовная жизнь человека. В этой борьбе нет победителей. И человек так никогда и не узнает, каков он, если не попадет в условия, требующие окончательного выбора. Вот эти условия и есть момент истины. Но это – испытание для сильных. Слабых сия чаша отчего-то обходит. Они будут гордиться своей праведностью – ощущением, дарованным им тем обстоятельством, что они всегда были на стороне покорного судьбе большинства. В затхлом лоне их недвижимой, невостребованной души убаюканы обе половины, обе сущности. У них никогда не хватит духу на свершения. И они умрут абсолютно счастливыми, оттого что всегда жили в ладу с собой. Завидная доля! Правда, они так никогда и не узнают, что такое эйфория. Одни люди бывают одарены ею кем-то талантливым, а другие – эти самые талантливые – способны одаривать, вводить других людей в состояние эйфории. Не всех, а тех, кто открыт навстречу.

34

Хореограф не знал, что целую неделю после возвращения мальчишка поминутно проверял, нет ли пропущенных звонков или сообщений. Не хотел звонить первым. Спустя месяц случился отличный повод: его пригласили выступить – заменить кого-то – в клубе на концерте, затеянном в честь Дня всех влюбленных. И он первым делом набрал номер телефона Залевского. Радостно сообщил новость и пригласил. Хореограф пообещал быть. Попрощавшись, юноша осознал, что не услышал в голосе собеседника ни тепла, ни искреннего интереса. Впрочем, возможно, тот был просто занят.

Залевский не собирался идти в клуб. Устал чертовски от дурацких поздравлений с новомодным праздником, от натужно игривого тона невыносимо задорных коллег, был к тому же зверски голоден. Донес свое скверное настроение до ближайшего шалмана и, уже сделав заказ, обнаружил за барной стойкой двух подружек мальчишки. Улыбались ему искренне, смеялись заразительно, корчили смешные рожицы. Какие же они хорошенькие! Он понял, что этот вечер ему уже не принадлежит.

– Почему вы здесь? Почему не в клубе?

– Мы наказаны, – пожаловались девушки. – Султан сердится.

– И как наказывает? – всерьез заинтересовался Залевский. Это было что-то новенькое, незнакомое. Оказалось, он может наказывать!

– Как приехал, закрыл доступ к телу. Трогать нельзя. Развлекается без нас, – перечисляли девушки.

– Садист, – прокомментировал Марин, – лучше бы выпорол.

– Лучше, – охотно согласились барышни, – но не свезло.

Значит, приехал и не захотел, чтобы его касались (трогали) девушки… Или действительно наказывал их за походы по клубам без него? Собственник и ревнивец.

Пили и дурачились, пока не пробил час. Ловили такси. Еще какое-то время бродили по клубу, заряжались спирным в баре, почему-то всех троих душил неконтролируемый смех. Они не слышали плоских шуток косноязычного ведущего и вообще едва помнили, зачем пришли. Девушек окликнули знакомые, и Залевский потащился разыскивать парня. Зачем? Наверное, чтобы подбодрить или воодушевить – как получится. Он сегодня добр.

Распахнув дверь гримерки, хореограф застыл на пороге. Мальчишка даже не открыл глаза. Его красивые руки были заняты девушкой, требовательный рот терзал ее губы… И она… она так горячо принимала его, отвечала ему… Им было плевать на всех… Марин был опален этой жаркой волной, не мог оторваться от зрелища. Мысли его путались. Что это? При чем тут девчонка? Залевский не ожидал… Картина потрясла его. Откуда в его мальчишке столько напора, жадности?… Он же совсем другой… как казалось… Нет-нет, он был в этот момент прекрасен! Но… Как же он любил в нем мужчину!…

Придя в себя, хореограф затворил неслышно дверь и поплелся в зал, переваривая увиденное, стараясь справиться с охватившим его смятением. Был раздосадован тем, что его понесло к парню перед выступлением. Зачем он искал его? Чего хотел? Трогательно напутствовать? Похлопать по плечу? Смешно. А девчонка – это не любовь. Это – поворот ключа зажигания.

Марин чертыхался, заблудившись в каких-то конструкциях, и уже оттуда услышал рубленый конвульсирующий бит, а потом хриплый рык и стон парня, звучащий в такт биту. Это был секс и драйв! Ну еще бы! После такой подзарядки!

Выбравшись из западни, Залевский смотрел, как двигался парнишка на сцене, словно продолжал то, что делал с девушкой в гримерке. Только теперь это была разрядка. Вот это да! И вдруг услышал знакомые слова: «не останавливай меня!» – те же самые, теперь такие точные и выразительные в новой аранжировке. Так снайперски бьющие в цель! Взлетал на пик мужских амбиций, но проговаривался в рефрене. Как он мог тогда не понять? Еще учил его работать над текстом…

– Не смотрите на меня! – крикнул мальчишка в зал. – Делайте это вместе со мной! Чувствуйте!

Это выглядело вуайеризмом толпы. Не смотреть не получалось. Разве можно оторваться от такого зрелища? А все, что удавалось делать вместе с ним – это дышать.