Хореограф

По дороге к храму парень шарахался от внезапных коров, бредущих навстречу по своим священным делам, с восторгом фотографировал печальные морды запряженных в повозку белых буйволов с раскосыми глазами, жанровые сценки, мужчин и женщин в этнических одеждах. У дороги сидела высохшая старуха, раз за разом пыталась пристроить острые локти на тощие колени, чтобы подпереть кулачками голову. Этот фокус ей не давался, локти соскальзывали с колен, но она улыбалась в нацеленный на нее объектив. Парень покопался в рюкзачке и бросил несколько купюр в складки ее юбки. Марин никогда этого не делал. Во-первых, опасался, что набежит стая охочих, и будет не отбиться – оберут до нитки, во-вторых, считал, что все в мире должно идти своим чередом. Не следует вмешиваться. Здесь все так думают.

Набрели на небольшую колонию отверженных, которая возникала время от времени в курортном местечке, пока ее грубо и безжалостно не сметала полиция, чтоб не портили благодушное настроение туристов. Залевский не собирался глубоко вникать в особенности бытования индийцев. Однажды на северо-востоке Индии, в Варанаси, он стал свидетелем истинно индийской картины: на гатах, ступенчатых каменных набережных Ганга, один человек справлял большую нужду прямо в реку, ниже по течению другой человек чистил зубы, женщина полоскала белье, а мимо них проплывал обугленный труп. Концентрация подлинной физиологической индийской жизни на двадцатиметровом отрезке побережья потрясла хореографа. Ему показалось, что он в одночасье достиг просветления. И предпочел адаптированную версию Индии – версию Гоа.

– Я не брезгливый парень, но моего просветления хватило ненадолго, – поделился он воспоминаниями.

– А я очень брезгливый, – предупредил на всякий случай мальчишка. – Слушай, я пытаюсь это осмыслить: они рождаются, проживают жизнь в дерьме и умирают. Ничего не совершив, никем не став, не испытав радости… Как это? Они ничего не хотят? У них между рождением и смертью что-то есть вообще, кроме физиологических процессов? Или они рождаются и живут ожиданием смерти? У них совсем никаких возможностей нет? Или они сами выбирают такую жизнь, чтоб не напрягаться? Почему они не построят себе мало-мальски пригодное жилье? Шел-шел, хуяк! – кусок пластика валяется, хуяк! – насадил на палки, воткнул в землю – дом готов. И почему они все улыбаются? Они же – беднота, голь… На помойке живут!

– Это они тебе улыбаются.

– Нет, правда… У них же нет будущего…

– Ты, вроде, сам жил в нужде не так давно, – напомнил Марин.

– Мне есть, ради чего жить. И я никогда не жил так, как они. Чего бы мне это ни стоило.

Интересно, чего ему это стоило, думал Залевский. Что он счел менее унизительным и опасным, чем оплачивал пристойное существование?

– Видишь ли, не опускаться можно по-разному. Эти люди принимают себя и свои обстоятельства. И в этом нет стыда. Просто в их положении «хотеть большего» – означает страдать от невозможности реализовать эти желания. Поэтому они не хотят большего, следовательно, и не страдают понапрасну.

– То есть, они – счастливы? Всё так просто?

– Да они и не надеются на счастье в этой жизни. Их религия примиряет человека с выпавшей ему долей. Единственная мечта этих людей – завершить цепь перерождений и больше никогда не приходить в мир с его страданиями. Потому что в каждой последующей реинкарнации человеку приходится отрабатывать карму предыдущей. То есть, плохим быть невыгодно – в следующей жизни придется опять мучиться. А если ты в этой жизни сделал всё правильно, то больше ты не родишься. Да они вообще о своей жизни не думают. Они думают о Высшем Промысле и посвящают ему свою жизнь. Они живут сердцем и всех любят. Даже когда обманывают, все равно любят.

– Я понял, понял. Буддизм-лайт. Версия для «чайников», – кивнул парень. – Наверное, мне не подойдет. Я, пожалуй, помучаюсь. Потому что у меня очень много желаний.

– И какое из них – главное?

– Ты – золотая рыбка? – мальчишка смотрел в глаза хореографу то ли с надеждой, то ли оценивающе.

– Пока просто интересуюсь.

Некоторое время парень, вероятно, пытался решить для себя, что означает это «пока просто». Достаточное ли это основание для дальнейшего разговора.

– Я хочу «пончик всевластия».

– Я же серьезно, – обиделся Марин.

– Значит, у тебя нет пончика?

Шли молча, и Марин догадывался, что собеседник ушел от вопроса. Но вдруг услышал:

– Я хочу стать настоящей звездой. Почувствовать это.

Об этом не говорят, хотел предостеречь хореограф. Эта мантра звучит внутри каждого артиста и никогда не произносится вслух. Тема, табуированная суеверием. Он пожалел, что не остановился на пончике.

– Ты хочешь, чтобы о тебе услышали все?

– Я хочу, чтобы меня услышали, а не обо мне.