Хороните своих мертвецов

Он долго пялился на стол, испытывая замешательство. Никто еще не говорил этого, публике об этом было неизвестно. И Бовуар знал, что не должен говорить об этом сейчас.

Но он должен был сказать кому-нибудь. А кто больше годится на роль слушателя, чем человек, которому все равно? Ни сочувствия, ни сожаления, ни настоящего понимания не будет. Они не почувствуют никакой неловкости, встретившись снова в деревне, потому что, хотя он и изливал перед ней душу, ее это не волновало.

– Бомба была подключена к телефонной линии, – сказал наконец Бовуар, продолжая смотреть на свои руки и на белую столешницу. – Она должна была взорваться, если произойдет отсоединение.

– Ясно, – сказала Рут.

– А отсоединение произойдет, если прервется разговор. Если на линии на несколько секунд воцарится молчание.

Пауза.

– И вы все по очереди говорили, – сказала Рут.

Бовуар набрал в грудь побольше воздуха. В углу возле стула Рут что-то валялось, вот только что это, он никак не мог разобрать. Может, у нее упал туда свитер или кухонное полотенце.

– Нет, там было устроено иначе. Ему нужно было, чтобы Гамаш был привязан к Морену и не мог заниматься поисками убийцы.

– Что значит «привязан к Морену»?

– Он поставил распознаватель голоса. Так что по телефону могли говорить только эти двое – Гамаш и Морен.

– Да бросьте вы, – рассмеялась Рут. – Такого не бывает. Выдумываете.

Бовуар не ответил.

– Ну ладно, может, и не выдумываете. Но фермер точно выдумывал. Вы хотите мне впарить, что какой-то деревенщина из медвежьей дыры сделал бомбу, подключил к ней таймер, а потом еще и телефонную линию? Как вы там сказали – распознаватель голоса?

– А вы бы рискнули проверить? – прорычал Бовуар, сверля ее взглядом.

Он ненавидел ее еще и за то, что она видит его слабость. За то, что ей все равно, за то, что она высмеивает его. Но он и до этого ненавидел ее – ну так пусть к этому чувству добавится еще немного желчи.

Он закусил губу с такой силой, что ощутил привкус крови.

А тогда в кабинете Гамаша он смотрел на него в тот момент, когда шеф осознал, что означают слова фермера.

– Извините, извините, пожалуйста, – произнес молодой голос в трубке.

– Я тебя найду, – пообещал шеф.

– И они все это время говорили?

– Разговор не прерывался ни на мгновение. Двадцать четыре часа. До одиннадцати часов восемнадцати минут следующего утра.

Бовуар кинул взгляд в угол и понял, что там лежит. Одеяло, мягкое байковое одеяло, свернутое в форме гнезда. Готово. На всякий случай.

Арман Гамаш проснулся с тяжелой головой и посмотрел на часы.

Двадцать минут четвертого.

Он почувствовал прохладный воздух на своем лице и тепло простыней и пухового одеяла. Подумал, что, может быть, на сей раз если останется в кровати, то уснет. Но все же преодолел себя и встал. Медленно, скованно. Он включил свет и оделся. Посидел на краю кровати, собираясь. Кинул взгляд на маленький пузырек с таблетками у прикроватного столика. Анри смотрел на хозяина, виляя хвостом. Глаза у пса горели, флуоресцирующий желтый теннисный мячик был зажат в зубах. Гамаш стиснул пузырек в руке, почувствовал его, потом сунул в карман и тихо, чтобы не разбудить Эмиля, спустился по лестнице. Внизу надел куртку, намотал шарф на шею, натянул шапочку и рукавицы. Взял клюшку и вместе с Анри вышел в ночь.

Они двинулись вверх по улице, притоптанный снег поскрипывал под ногами. На рю Сен-Луи Гамаш открыл калитку в стене застывшего города-крепости и прошел мимо ледяного дворца. Дворца снеговика Бонома.

Потом они свернули на Поля Авраама покидать там мячик и поразмыслить над роковыми ошибками генерала. Анри, старший инспектор Гамаш и агент Морен.

Глава тринадцатая

Гамаш пододвинул дневник к Эмилю Комо:

– Посмотрите, что я нашел вчера вечером.

Эмиль надел очки для чтения. Пока он рассматривал маленькую книжицу, Гамаш выглянул в окно и потрепал по загривку Анри, спящего под столом. Они завтракали в «Ле пти куан латин», крохотном ресторане на рю Сент-Урсюль. Ресторан был там целую вечность и пользовался успехом у местных жителей, которым нравился интерьер, отделка темными деревянными панелями, камин, простые столики. Он располагался достаточно далеко от главных улиц, и случайно его обнаружить было затруднительно. Туда приходили только те, кто знал о его существовании.

Хозяин принес им чашки кофе с молоком и удалился. Гамаш, прихлебывая кофе, смотрел в окно на падающий снег. В Квебек-Сити снег шел всегда, словно Новый Свет являл собой необыкновенно прекрасный снежный глобус.

Наконец Эмиль оторвался от дневника и снял очки:

– Бедняга.

Гамаш кивнул:

– Друзей почти нет.

– Никаких, насколько можно судить. Цена величия.

– Величия? Вы считаете Огюстена Рено великим? У меня создалось впечатление, что вы и другие члены Общества Шамплейна держали его за психа.

– Великие люди почти все такие. Разве нет? Я даже думаю, что большинство из них одновременно блестящие и душевнобольные. И почти наверняка в благородном обществе им нет места. В отличие от нас.