Хороните своих мертвецов

– Это хороший вопрос. Он долгое время нас беспокоил. Будет ли на гробе надпись «Самюэль Шамплейн»? Будет ли стоять дата? Знаки различия? Может быть, его одежда многое скажет. Он носил заметный металлический шлем. Рено всегда считал, что по шлему он его и опознает.

– И что, открыв гроб и увидев скелет в шлеме, он сообщит миру, что нашел отца Квебека?

– И у гениев есть предел возможностей, – признал Эмиль. – Но ученые считают, что несколько верных знаков должны быть. Тогда все гробы изготовлялись из дерева. Было лишь несколько исключений. Специалисты утверждают, что для Шамплейна тоже было сделано исключение. Его гроб почти наверняка был освинцован. И теперь есть методы, позволяющие датировать останки.

Гамаша это не убеждало.

– Отец Себастьян сказал, что имя Шамплейна и его рождение окружают тайны. Что, возможно, он был гугенотом и шпионом французского короля. Или даже его незаконнорожденным сыном. Это просто романтические слухи или за ними что-то стоит?

– Частично романтика: ну как же, бастард королевских кровей. Но для таких слухов есть несколько оснований. Один – это его собственная маниакальная скрытность. Например, он был женат, но свою жену – а брак их длился двадцать пять лет – поминает в записках всего два раза. Да и то не по имени.

– А дети у них были?

Эмиль покачал головой.

– Но другие тоже держали рот на замке в том, что касалось Шамплейна. Два иезуита и послушник-францисканец упоминают его в своих дневниках, но и там нет никаких личных сведений. Только повседневные дела. Почему такая таинственность?

– И что вы об этом думаете? Вы почти всю жизнь изучали этого человека.

– Я думаю, отчасти дело было в особенностях времени – тогда почти не уделялось внимание личности человека. Не было той культуры «я», какая существует сегодня. Но еще я думаю, что он что-то пытался скрыть, а потому был очень закрытым человеком.

– Непризнанный сын короля?

Эмиль задумался на секунду.

– Ведь он много писал, ты знаешь? Тысячи страниц. И среди всех этих слов, этих страниц было скрыто одно предложение.

Гамаш внимательно слушал, представляя себе, как Шамплейн склонился над листом бумаги с пером в руке и чернильницей рядом. Спартанский дом, убогая обстановка, горит свеча. Четыре сотни лет назад и четыреста ярдов от того места, где они теперь сидят.

– «Своим рождением я обязан королю», – сказал Эмиль. – Историки несколько веков гадают, что это может значить.

Гамаш мысленно произнес эту фразу. «Своим рождением я обязан королю». Это наводило на всякие размышления. Потом ему пришла в голову одна мысль.

– Если тело Шамплейна будет найдено и мы наверняка будем знать, что это он, то ведь можно сделать анализ ДНК.

Произнося эти слова, он смотрел на Эмиля, но тот опустил глаза в стол. Преднамеренно? Избегал встречаться с ним взглядом? Возможно ли такое?

– Только какое это будет иметь значение? Предположим, тест покажет, что он сын Генриха Четвертого, но кому это сегодня интересно?

Эмиль поднял глаза:

– С практической точки зрения это не будет иметь никакого значения. Но символически? – Эмиль пожал плечами. – А с точки зрения пропаганды это очень мощная информация, в особенности для сепаратистов, которые уже видят в Шамплейне важный символ независимости Квебека. Это еще добавит ему блеска и романтического ореола. Он станет фигурой не только героической, но и трагической. А сепаратисты видят себя именно такими.

Гамаш несколько секунд сидел не двигаясь.

– А вы сепаратист, Эмиль?

Они никогда прежде не говорили об этом, считая, что это дело глубоко личное. Эта территория в квебекской полиции всегда считалась опасной.

Эмиль оторвался от омлета:

– Да.

Это был не вызов – просто признание факта.

– Тогда у вас, возможно, есть какие-то подозрения, – сказал Гамаш. – Могло бы сепаратистское движение использовать это убийство?

Эмиль помолчал, потом положил вилку:

– Это несколько больше, чем «движение», Арман. Это политическая сила. Более половины населения говорит, что они квебекские националисты. Сепаратисты много раз формировали правительство.

– Я не хотел преуменьшать их силу, – улыбнулся Гамаш. – Извините. И я знаю политическую ситуацию.

– Конечно знаешь. Из моих слов вовсе не вытекало, что не знаешь.

Атмосфера становилась напряженной.

– Я всю жизнь был сепаратистом, – сказал Эмиль. – С конца шестидесятых и до этого дня. Это не значит, что я не люблю Канаду. Люблю. Как можно не любить страну, которая допускает такое многообразие мысли, самовыражения? Но я хочу иметь собственную страну.

– Как вы говорите, многие с вами согласны. Но по обе стороны хватает фанатиков. Ревностные федералисты, которые боятся французских устремлений и не доверяют им…

– И ублюдочные сепаратисты, которые готовы на все, лишь бы отделиться от Канады. Включая насилие.

Оба вспомнили про октябрьский кризис несколько десятилетий назад, когда рвались бомбы, когда франкоязычные канадцы отказывались говорить по-английски, когда был похищен британский дипломат и убит член кабинета министров[49].

И все во имя независимости Квебека.