Хорошая компания

– Да он бесплатный, балда. – Она протянула Дэвиду билет, покачав головой. – Общественный театр. В парке. Господи, Перлман, сколько лет ты тут живешь?

– Ну, как можно понять, я нечасто куда-то выбираюсь.

– «Слабый разум смертным дан»[26], – со вкусом процитировала Сандра. По крайней мере, это он узнал. – Ужасно жаль, что пропущу спектакль, хотя комедии вообще-то не люблю. Я больше по трагедиям. Мне бы «Отелло», «Гамлета», «Лира». Ладно, не буду тебя утомлять. Хорошего вечера. Режиссер потрясающий. Смотри внимательно! Все мне потом расскажешь.

Он сунул билет в карман, поблагодарил Сандру и пошел в ту сторону, где, как она сказала, был театр, чтобы выяснить, куда идти вечером. В проеме над кассой были видны кресла и софиты. Дэвида почему-то охватило волнение. Театралом он не был, но будет забавно, будет о чем потом рассказать родным. Оставалось убить несколько часов. Может быть, он все-таки выпьет пива в «Лодочном домике».

Историю эту потом столько раз пересказывали, что Марго бывало непросто вспомнить, как все случилось на самом деле, и они с Дэвидом вечно спорили, как именно разворачивались события, но Марго знала, что ее версия, пусть и не самая точная, была лучшей.

Акт второй, сцена первая. Марго стояла на сцене, готовясь к фейскому звездному часу, к монологу «По горам, по долам», обращенному к Паку, которого играл старинный друг ее семьи, Теодор Бест. Он был постарше, чем обычно бывает Пак, но такой эльф, такой хулиганистый и живой на сцене – и такой любимец публики! – что затмевал всех. К концу июля труппа привыкла работать под долетавшие издали городские шумы, гул машин, вертолет над головой, громкое радио или вой сирен. Гуляющие в парке вторгались в действие еще настойчивее: дети, спорящие из-за мяча, визжащие подростки, временами – звон бутылки пива, превращавшейся в миллион сверкающих изумрудов на асфальте.

Но в тот вечер, когда Марго заканчивала монолог, Тео-Пак смотрел на нее в явном смятении. Или нет? Она не знала, что делать, разве что то, чему учили: выйти вперед, сосредоточиться и продолжать. Но пока она ждала, чтобы Тео подал свою реплику – «Да и царя сюда сегодня ждут», – он рухнул на колени.

– Он был такой бледный за кулисами. Сказал, что устал, – говорил потом, стараясь увидеть предзнаменование, один из Грубых Мастеровых, актеров, которые играли пьесу в пьесе.

Актеры – самые ненадежные рассказчики, придают всему значение в обратной перспективе, приукрашивают все воображаемой значимостью. По крайней мере пять человек рассказывали Марго историю, как Тео в тот вечер упал, и все пять историй были разными: он схватился то ли за грудь, то ли за руку; сказал «Помогите», или «Твою мать», или ничего не сказал; вытянул руку вперед; глаза у него закатились или заметались в поисках кого-то. Все это не имело отношения к действительности. Марго же там была!

– Не верится, что меня не было рядом, – сказала позднее женщина, игравшая Титанию, вся в слезах. – Я стояла в кулисе, и он так на меня посмотрел, будто спрашивал: «Что происходит?»

Этой истории она придерживалась до конца сезона и, возможно, до конца своих дней, хотя ни в какой кулисе стоять тогда не могла, и к тому же все знали, что Тео терпеть не может ни ее, ни ее, как он это называл, ухватки из Города Мишуры.

Что было бесспорно, так это то, что актер, игравший Оберона, который ждал своего выхода в кулисе, первым понял, что Тео нужна помощь. Он вышел на сцену, повернулся к залу и закричал – театрально, если можно так выразиться, учитывая, где все происходило: «Есть ли в зале врач? Здесь есть врачи?»

Марго могла вполне уверенно рассказать о том, что было дальше, начиная с того момента, как Дэвид встал и достаточно громко, так, что она услышала, произнес: «Я врач». Как Марго впоследствии говорила (ей случалось опускаться до переделок в сюжете), она осталась на авансцене, чтобы направить того, кто вызовется помочь, – но от ужаса застыла на месте. Марго была не из тех, кто бросается навстречу беде. Она была из тех, кто бежит в противоположном направлении и ищет кого-то более способного и менее слабонервного, чтобы помог. В тот момент ей было страшно даже смотреть на Тео, которого она любила с тех пор, как впервые увидела в спектакле в «Делакорте», куда ее привели родители. Ее мать несколько раз с ним работала. Когда Марго явилась на первую репетицию «Сна», Тео раздулся от гордости, как будто она была его собственной дочерью. Его привязанность добавляла Марго уверенности, по праву возвысившей ее над остальными новичками. Следовало опуститься рядом с ним на колени, взять его за руку, утешить, убедиться, что он дышит. Но она не могла пошевельнуться. Зрители вставали, кто-то уже уходил, большинство сидело на местах, не в силах оторваться от подлинной драмы, разворачивавшейся на сцене. А по проходу спускался высокий поджарый блондин, шагая через ступеньку. Он подошел к сцене, взглянул на Марго и произнес:

– Я врач.