Она думала уйти. Думала слегка оттолкнуть Джулиана и развернуться прочь, но хотела одного: поцеловать его. Она и не знала, как это прекрасно – целоваться, пока не встретила Джулиана. И, словно читая ее мысли, он взял ее за руку, увел из шатра, прижал к себе, и они поцеловались. Она никогда никого не целовала, как Джулиана, и теперь, стоя в мокрой траве, пока между ними сплетались романтические звуки музыки, Флора целовала его, как будто от этого зависела ее жизнь, долго, всерьез, будто вела разговор, который нельзя прервать. Как она могла уйти? Ей казалось, что Тео поет для нее, для всех, для всех глупых сердец. Как ошеломляюще она была в тот момент исполнена надежд. Каким глупым было ее сердце.
Флора едва не отменила свадьбу в тот день, когда они купили кольца. И дело было не в том, что случилось в тот апрельский день. Когда она об этом задумывалась – о том, в какой ужас пришла тогда в ювелирном магазине, – то гадала, не наслал ли кто на нее порчу, не сглазил ли; она безжалостно издевалась над матерью и тетками за то, что те в такое верили.
– У нее черный глаз, у этой-то. – Флора столько раз слышала это на семейных посиделках.
Нельзя было не заметить, что все женщины, которых тетки Флоры обвиняли в том, что у них черный глаз – способность наслать несчастье завистливым взглядом, – были хороши собой. Но настроение, которым Флору накрыло в тот день в ювелирном магазине, было таким непривычным и таким внезапным, что казалось воистину сверхъестественным. Будто ей дали знак. Предупреждение или предзнаменование. И смысл его был ясен – не выходи замуж. Или, скорее, «Джулиан не хочет жениться».
– Мне нравится это, – сказала Марго, указывая на платиновый ободок.
Они с Дэвидом увязались следом, а потом они вчетвером должны были пойти обедать. У Флоры закружилась голова, как будто она сейчас упадет в обморок. Она смутно понимала, что Марго не должна выбирать Джулиану обручальное кольцо, но у нее болел живот, и ее прошибло холодным потом. Она спросила продавщицу, где туалет, и ушла, никому ничего не сказав. Они даже не заметили, что ее нет. Сидя на унитазе в крошечном закутке, Флора сделала несколько глубоких вдохов. Что с ней такое? Она этого всегда хотела, практически с первого дня, как познакомилась с Джулианом. Но хотел ли этого он? Или он боялся ее потерять и поэтому сдался? Это то же самое, что хотеть жениться?
– Я бы так не смогла, – сказала ей как-то Марго, когда они с Джулианом расстались в первый раз и Флора поставила ему ультиматум; ультиматум, который не сработал. – Кто захочет обручиться, когда на него давят?
И это говорила Марго, которая могла в любой момент чуть поманить Дэвида пальчиком, и он бы радостно упал перед ней на колено.
Флора так и не сказала Марго, из-за чего они с Джулианом расстались во второй раз. Ей было неловко. Она знала, что Марго не одобрит их примирение после того, как он спал с той актрисой. Но когда они окончательно воссоединились, Джулиан, глядя Флоре в глаза, поклялся, что будет ей верен.
– Я усвоил урок. Кроме тебя, для меня никого не существует, Флора.
– Это единственное, чего я тебе никогда не прощу, – сказала она.
– Я знаю, – ответил он.
А потом он сделал ей предложение, и она сказала «да». Конечно, она сказала «да». Она решила ему поверить.
– Флора? Флора?
Она услышала голос Джулиана, который ее искал. Умылась, плеснула водой на запястья, поправила волосы. Господи, они что, совершают ошибку? Она отведет Джулиана в сторону. Спросит, ты точно уверен? Скажет, мы можем и подождать. Скажет, мне нужно, чтобы ты был уверен.
– Вот она, – сказал Джулиан, когда Флора вывернула из-за угла.
Улыбка, которой он ее встретил, была великолепна, мир сам собой выправился, и краткий приступ паники испарился, как сдуло. Джулиан протянул руку с кольцом.
– Как тебе это? – спросил он, довольный собой.
Кольцо было идеальным – широким, массивным и золотым. С ним рука Джулиана выглядела даже сильнее, чем была.
– Это тебе нравится, женушка?
Глава одиннадцатая
Это была Сидни.
– Сидни? – переспросила Флора, не сразу поняв, о ком речь.
Кольцо по-прежнему было у нее в руке, она так и стояла у кухонного столика, и ей на мгновение показалось, что им бы надо пойти в другую комнату или выйти во двор, чтобы не осквернять свою обожаемую кухню этим разговором. Снаружи слова растворились бы в ночном воздухе, их впитал бы необъятный простор калифорнийского неба; свидетелем им была бы только сова, мягко ухавшая у окна. Снаружи опала бы зелень, и следующим летом ни один лист или цветок не знал бы того, что только что узнала Флора, – они не слышали бы этого имени. Сидни Блум? Флора все еще думала, что он, наверное, говорит о какой-то другой Сидни, или она неверно расслышала, потому что не могла же это быть Сидни Блум.
– Мне так жаль.