Хорошая компания

Флора рассмеялась. Неуместный смех, больше походивший на растерянный лай. Сидни была всегда. Она появилась раньше Флоры; она была на вечеринке, где они познакомились с Джулианом. Сидни изначально входила в круг, играла в нескольких ранних постановках «Хорошей компании», пока ее не выгнали за интриги, вечные споры и то, что описывалось всеохватывающим словом «сложная». Это слово нередко прилагалось к женщинам капризным, но в случае с Сидни имелось в виду постепенное схождение с рельсов, противоположность всему, чем хотела быть «Хорошая компания», – всему, чем, как считал Джулиан, она должна была быть. А именно – «хорошей», причем в виду имелась не только работа, но и то, как здесь относятся к людям, как сами они относятся друг к другу. Флора смутно припоминала бурную драму по поводу увольнения Сидни и то, что им занимался Бен, потому что Сидни устроила Джулиану особенно веселую жизнь. Джулиан называл ее тогда фальшивой монетой. «Возвращается именно тогда, когда думаешь, что избавился от нее навсегда», – сказал он, доведенный до белого каления.

– Флора, – взмолился Джулиан, – это было так давно. Это самая большая глупость, какую я сделал в жизни. Все кончено уже много лет назад.

– Но я не понимаю. Когда это началось?

Он даже не смотрел на нее. Сидел на барной табуретке возле кухонного острова, спрятав лицо в ладонях.

– После нашей свадьбы?

– Да, – глухо ответил он.

– До или после рождения Руби?

Она и сама не понимала, почему было важно спросить о Руби, но так уж получилось.

– После, – ответил он, наконец подняв на Флору глаза.

Эти по капле сочившиеся слова звучали бы так банально, до скуки, – если бы не были так разрушительны. Джулиан произносил их как неприятное упражнение на запоминание текста.

Продолжалось недолго, может быть, с год.
Ничего не значило, просто секс.
Всегда у нее.
В конце концов он опомнился.

– Она была тебе дорога? Ты ее любил? – спросила Флора.

– Любил? Нет, нет… – Его лицо перекосилось совсем не по-джулиановски, уродливо. – Я ее терпеть не могу. Я ее ненавидел.

– Ты ее ненавидел? – Флора едва понимала, что он говорит. – Тогда почему?

– Не знаю.

– Не знаешь, почему завел отношения с Сидни?

– Это не было отношениями.

– Джулиан, ради бога.

Он вздохнул и подался вперед с мольбой.

– Она просто однажды появилась, и я не знаю, что произошло. Не знаю. Она так агрессивно себя вела, и между нами всегда была эта химия…

Флора почувствовала, как ее обожгло это слово – химия. Сперва загорелось в животе, а потом стрельнуло в глотку.

– Химия?

– Да. И я ее знал до того, как познакомился с тобой, и как-то…

Джулиан увидел, какое у Флоры лицо, и замолчал. Такая бледная – он никогда не видел, чтобы она так бледнела, прямая до звона, разъяренная.

– Хочешь сказать, на нее новые правила не распространялись? – спросила Флора. – Я не знала, что так принято. («Опасайся старых подружек», – сказала ей Саманта.)

Флора подошла к шкафчику, достала себе стакан.

– С кем еще? – спросила она.

– Ты о чем?

– Я о том, с кем еще ты трахался, пока мы были женаты? Явно же не одна Сидни была.

– Больше ни с кем.

Флора медленно вдохнула, выдохнула.

– Джулиан, я тебя прошу. Прошу. Не руби по частям. Я хочу знать все прямо сейчас.

– Я понимаю, у тебя нет причин мне верить, но честное слово, клянусь, больше никого. Это правда. И, Флора, все давным-давно закончилось.

– Когда?

– Много лет назад.

Много лет. Господи. И что ей было с этим делать? Флора открыла бутылку виски и налила себе. Ночь предстояла длинная.

Они не спали до трех с лишним, по кругу повторяя и повторяя один и тот же разговор. Наконец Флора задремала на диване и, вздрогнув, проснулась, когда уже рассвело. Она не сразу вспомнила, почему спит внизу, потом увидела пустую бутылку из-под виски, у нее свело желудок, и она вспомнила, что за ночь ее жизнь превратилась в одно заезженное тошнотворное клише – начиная с того, когда просыпаешься и не помнишь плохого, а потом перескакиваешь сразу на «Это ничего не значило. Просто секс».

Избитые отговорки прошлой ночи вонзались в нее как стрелы – одна в голову, одна в плечо, в живот, в шею, – пока она не почувствовала себя ходячим святым Себастьяном. А вот и еще одно клише: мученичество.

Когда она уснула, Джулиан укрыл ее пледом, который ее мать связала им в подарок на помолвку. Флора вспомнила, как ей понравилось это белое одеяло, украшенное вывязанными крючком виноградными лозами и цветами, когда Джозефина его подарила. Но каким бы оно ни было красивым, всякий раз, когда Флора пыталась его где-то пристроить – сперва у себя, потом у Джулиана, – выглядело оно неуместно, как будто упало… ну, из Бэй-Ридж. Когда Джозефина умерла, как раз когда Руби переселилась из детской кроватки во «взрослую», Флора достала плед из пластикового мешка, и дочь в него просто влюбилась. Она отказывалась спать под другим одеялом. Сидела и водила пальцем по длинным вышитым стеблям, называя цвета роз, пытаясь понять закономерность узора.