Хорошая компания

– Нам нужно уехать. Это пойдет всем на пользу, – настаивал Джулиан. Он был по-прежнему очарователен, ее муж. По-прежнему убедителен. – Поехали со мной, Флора. Пожалуйста.

Она согласилась. Согласилась попробовать. Быть милой она не соглашалась, остаться в Стоунеме до спектакля – тоже, притворяться перед труппой, что все нормально, тем более.

– Я не знаю, насколько останусь, – сказала она Джулиану.

– Переживу. Хоть что-то для начала.

Телефон на комоде продолжал жужжать. Кто-то звонил и звонил. Флора взяла телефон и просмотрела список пропущенных. Четыре от Марго. Она и голосовое сообщение оставила. Флора не хотела его слушать, но не может же она вечно игнорировать Марго. Или может?

– Единственный выход – впереди, – беззаботно говорила она раньше тем, кто переживал нелегкие времена.

Что за жуткий совет! Флора не хотела идти вперед – она хотела повернуть обратно, оказаться в тот день в гараже и закончить сцену, не найдя кольца.

Она нажала воспроизведение.

«Флора, это я. Привет. Я, э, знаю, что ты не хочешь меня слушать, но, пожалуйста, не вешай трубку. Не отключайся. Что угодно. Я скучаю по тебе, и мне так плохо… – Марго замолчала, и Флора почувствовала, как у нее сжимается горло, как подступают слезы, как печаль, которую она так тщательно подавляла, разрастается, и кажется, будто ты в лодке, кренящейся на борт. Она услышала, как Марго судорожно вдохнула. – Я еду на работу. Сегодня у меня последний съемочный день, Флора. Большая сцена смерти. Хотела бы я, чтобы ты была здесь. Может, тебе бы разрешили отключить оборудование. Ха-ха. Меня только что накрыло тем, как немыслимо, что тебя и Джулиана сегодня не будет в студии, что вы не будете смотреть. Я раздавлена, и…»

Флора нажала на «стоп» и удалила сообщение. Речь шла не о Флоре, а о Марго, которой хотелось, чтобы у нее все оставалось по-прежнему, о ее большом финале.

Да пошла она.

Тсуги, которые они посадили тем летом, выросли выше второго этажа. Гирлянда, которой они с Руби украсили дерево, была на месте, и Бен повесил новые, на нижние ветки. В окно Флора видела Бена – он стоял вдалеке, на веранде большого дома, осматривая свои владения. С ним кто-то был – подружка дня. Бен встречался с чередой пугающе квалифицированных женщин, подтянутых и красивых, без единой творческой косточки в тренированных телах. Еще Флора видела его дочь, Тесс, копавшуюся в гортензиях, буйно цветших по краю веранды. Наверное, проводит лето у Бена. Руби будет рада, что Тесс здесь; ей нравилось играть старшую сестру.

Руби. Как быть с Руби?

– Тебе здесь хоть нравится, мам? – как-то спросила Руби в один из последних приездов в Стоунем. Ей было лет двенадцать или тринадцать. Флора взвесила несколько ответов.

– А что? – сказала она в конце концов.

– Мне кажется, здесь больше не прикольно.

Невероятно, но Флора продолжала любить Стоунем сильнее всех. Отчасти за счастье выбраться из города. Отчасти, потому, что озвучки можно было записывать в одиночестве. В Стоунеме она могла включиться в работу, если была нужна. Иногда работала с музыкантами. Иногда готовила, шила или помогала с реквизитом.

Но в то последнее лето, перед их отъездом на запад, она видела, что Джулиан отходит от всего этого предприятия. Бен в тот год пригласил документалистов, и они рулили всем. При камерах атмосфера недельных репетиций и спектакля изменилась.

– Я два часа еду на север не ради того, чего старательно избегаю на Манхэттене, – сказал в то лето Джулиан.

Флора, как всегда, сдалась на милость его, как она это называла, суждения. Но было то суждением или обидой? Джулиан мог быть таким щедрым, вдохновляющим и поддерживающим, когда одобрял происходящее, когда оно проходило проверку его лакмусовой бумажкой на доброкачественность. И с такой готовностью отворачивался, если не проходило.

Флора не могла не подсчитывать, сколько всего пропустила из-за Джулиана, потому что это было «не его». Когда они только начали встречаться, она перестала петь в церкви – и даже ходить в церковь, – потому что Джулиан вел себя так пренебрежительно. («Время для шоу фокусников?» – спрашивал он каждый раз, когда она собиралась выходить из дома в воскресенье.) Она даже отказалась от мюзиклов (но то было ради Руби; этого она отрицать не могла). Каждый их отпуск, каждый перерыв в работе диктовался нуждами «Хорошей компании». Список все рос. Флора понимала, что мысли эти бесплодны и даже несправедливы. До того как их жизнь усложнила Руби, она испытывала лишь восхищение перед тем, как шел по жизни Джулиан, – его уверенностью в своем выборе, его преданностью. Флора влюбилась во все это. Она этим гордилась.

И, даже задаваясь вопросом о его приоритетах, она принимала их, потому что считала себя и Джулиана командой, считала, что оба они играют по одним правилам. Как встроить это знание в историю ее жизни? Как принять, что ей так прискорбно лгали, что из нее сделали полную дуру? Как решить, была ли ее жизнь последовательностью обдуманных решений, как она всегда полагала, или, в свете нового знания, последовательностью несправедливых компромиссов?