– Знаешь, смешно, – ответил он, – мы все это затеяли, чтобы у нас была семья, своя театральная семья. Наверное, мне никогда не приходило в голову, что мы в итоге превратимся в семью, со всеми сложностями и разочарованиями, которые бывают в семьях.
Он потер щеку ладонью и нахмурился. Он устал после очередной посредственной постановки. Не хотел снова начинать читать пьесы.
– Не хочу я отбывать пожизненное, – сказал Джулиан. – Не хочу быть тем, кто остался так надолго, что однажды поднимает голову и понимает, что не может уйти.
Флора видела за столом все разновидности того, о чем говорил Джулиан: несколько везучих, которые регулярно получают работу; те, кого занимают достаточно часто, чтобы справляться, но недостаточно, чтобы как-то по-крупному изменить жизнь; те, кто держится за компанию, потому что, если отпустит, у них ничего и никого не останется. Как она могла им сказать, что почти не скучает?
– По людям скучаю, – сказала она, поднимая стакан. – По всем вам.
Ее последний вечер на Манхэттене: «Делакорте», «Двенадцатая ночь». У Майкла был абонемент, и он предложил ей свой билет. Флора все-таки была дочерью своей матери; очереди были не для нее. Она прошла через парк душным летним вечером и заняла свое место на трибуне.
Смешно, что вспоминается отчетливо, а что нет. Сидя на трибуне и едва следя за действием, Флора вспомнила, как ждала выхода в своих тяжелых фейских крыльях – как они крепились ремнями под платьем и как от ремней она вся чесалась. Вспомнила запах спрея от насекомых, и грима, и надежду, что блестки жаркими вечерами не стекут в глаза. Вспомнила вечера, когда стояла в кулисах и смотрела, как Марго читает свой монолог. Ей нравилось смотреть, как преображается подруга. Голос Марго становился сильнее, спина выпрямлялась, шея вытягивалась; она экспериментировала с текстом и ритмом так, что это замечали только те, кто внимательно наблюдал. Флоре нравилось, как Марго уходила со сцены, видела Флору, слегка хмурилась и спрашивала: «Ну как?» Как будто могло быть хуже чем великолепно.
Прошло всего двадцать минут с начала спектакля, когда раздался гром и над спортивными площадками ослепительно блеснула молния. Актеры продолжали, постоянные зрители застонали – они знали, что сейчас будет. Спектакли играли в дождь, но не в грозу. И точно, через несколько минут все прекратилось, небеса разверзлись, и все бросились к выходам. Перед Флорой бежала женщина с маленькой девочкой, обе они держали над головами свитеры.
– Как мы теперь узнаем, чем все кончилось? – захныкала девочка, и мать рассмеялась.
– Глупышка, у нас есть книга. Придем домой и почитаем.
По дороге домой, в метро, промокшая насквозь и замерзшая в кондиционированном вагоне, Флора думала о преждевременных финалах, теме этого лета. Она уклонялась от своего. Тянула время.
Иногда Флора думала, что она слишком бурно реагирует или нарочно упрямится, устраивает драму, но в глубине души она ничего такого о себе не думала. Ее сердце было разбито, а как состоять в отношениях с тем, кто ответственен за твою боль?
Она потеряла мужа и лучшую подругу и не могла разобраться, кого хочет вернуть первым – если вообще хочет их вернуть. В этом и была загвоздка: ее выбрали, сперва Марго, потом Джулиан, вырвали из ее жизни и перенесли в их, и это было самым большим везением в ее жизни. Это дало ей жизнь, где было больше текстуры, интеллекта, искусства, любопытства, товарищества, чем она заслуживала даже в мечтах, когда была простой девчонкой из Бэй-Ридж, пытающейся отыскать путь через реку в другую жизнь.
Чего она хотела больше всего, так это быть сейчас с Марго. Они бы открыли бутылку вина, и она бы рассказала Марго, что натворил Джулиан, и Марго бы говорила всякие правильные слова. Она бы закипела. Стала бы давать советы – в меру. Спросила бы, чем помочь Флоре. Обняла бы и сказала: «Как я тебе сочувствую. Какой он козел».
Чего Флора хотела больше всего, так это быть сейчас с Джулианом. Они бы открыли бутылку вина, и она рассказала бы Джулиану о страшной тайне, которую от нее хранила Марго. Как она предала ее доверие, ее дружбу. Джулиан говорил бы всякие правильные слова. Закипел бы, сказал, как разочарован в Марго. О чем она думала? Обнял бы Флору и сказал: «Ты этого не заслужила».
Дело было в том – она все повторяла это без конца, себе: дело в том, как будто представляла дело присяжным, – как пережить предательство мужа без лучшей подруги? Как пережить предательство подруги без мужа? И, ох, какой дурой она себя чувствовала! Едва ей казалось, что она понемногу подходит к какому-то пониманию, мимолетно смягчаясь к Джулиану, ей вспоминалась Марго, и сердце ее захлопывалось, как устрица, в которую ткнули.