Хорошая компания

Руби поднялась на холм в поисках Марго. Она сидела на ступеньках веранды, тех самых, с фотографии, которую мать подарила Руби на выпускной, когда Иван еще был ее парнем, когда родители не свихнулись. Она вспомнила, как увидела мать на дорожке после выпускного, как та была рассержена. Руби не ошиблась. Все плохо уже довольно давно.

Марго заметила ее, встала и помахала. Поскакала по лужайке навстречу Руби. На ней было длинное струящееся пляжное платье на тонюсеньких бретельках. Волосы собраны в хвост, лицо голое – ни косметики, ни украшений. Она была такая красивая.

– А вот и она. – Марго крепко обняла Руби, и они пошли к лугу, туда, где проходили рельсы, подальше от толп. – Как ты сегодня? Готова к бойне?

– Утром случилось кое-что стремное, – сказала Руби. – Мама сказала, что, может быть, вернется в Нью-Йорк и поживет там какое-то время.

– Вот как? – отозвалась Марго без удивления в голосе.

– Да, сказала, что подумывает пожить на два побережья.

Марго рассмеялась.

– Ты это произносишь, как ругательство.

– Я просто хочу понять, что с ними на самом деле происходит. Что-то не так. Это так очевидно, а они со мной об этом не говорят.

Они несколько минут шли молча. Марго смотрела в землю. От перехода послышался сигнал, что закрывается шлагбаум, и они пошли дальше по склону, поросшему высокой травой. Они обе смотрели туда, откуда должен был показаться поезд, и ждали. Когда он пошел мимо, отдувая платье Марго назад и забросив ей волосы поперек лица, Руби отвернулась и зажала уши. Ей было противно, что он такой громкий, так заглушает все. Марго похлопала Руби по плечу и, когда та обернулась, сыграла пантомиму, изображая, что говорит Руби что-то жизненно важное. Она дико жестикулировала, хватала Руби за руки и слегка ее встряхивала. Руби смеялась, а когда прошел поезд и они снова могли друг друга слышать, Марго сказала:

– Вот это со всеми и происходит.

– Очень смешно.

Они пошли дальше. Марго смотрела на Руби, такую юную и возмущенную. Она взяла Руби за руку, повела ее к серой и рассохшейся от времени скамье, которую построили много лет назад для какой-то постановки в Стоунеме, и она сохранилась.

– Ты же знаешь, твоя мама многим пожертвовала ради Джулиана. Я не думаю, что она об этом пожалела. У нее была ты, у нее всегда была ее работа, но ей многого не хватало. Я понимаю, что теперь она чувствует, что пришел ее черед.

Руби крутила объектив на камере.

– Наверное. Я с этой стороны не думала. Но я все равно думаю, что происходит что-то подозрительное.

Марго встала и посмотрела на пустые рельсы. Флора может в итоге заложить ее Руби, но признаваться она не собиралась.

– Может, и так, – сказала она. – Они давно женаты. Случаются разногласия. Это не конец света. Мы с Дэвидом постоянно спорим, ты просто не видишь.

– Но ты бы стала жить в Нью-Йорке? Уехала бы от Дэвида?

Марго обернулась и посмотрела на Руби, которая поднесла камеру к лицу и настраивала фокус.

– Не шевелись, – сказала Руби, щелкая затвором.

Уехала бы Марго в Нью-Йорк? Она всегда думала, что да, но она больше не была там своей. Она не знала, где она своя, но предполагала, что в этом участвуют мантия и молоток («Принято!»).

– Нет, не уехала бы. – Марго включила жизнерадостный голос. – Постарайся не волноваться из-за чужих проблем, зайка.

Вернувшись в Домик, Руби просмотрела фотографии Марго. Солнце, заливавшее кадр с одной стороны, слегка выбелило одну сторону ее лица, небо было изнуряюще синим. Снимая, Руби не заметила, какое грустное у Марго было лицо, как она была печальна.

Флора брела по участку незадолго до начала представления, ища несколько рядов, огороженных лентой, для членов семей актеров (кое-что не менялось – даже в Стоунеме, считавшемся утопией, существовали VIP-привилегии). Она знала: что бы ни случилось с ее браком, в Стоунем она уже не вернется, поэтому старалась вобрать все. Возвращаясь в Стоунем после стольких лет, Флора размышляла, какие чувства у нее вызовут все здешние усилия – презрение или восхищение? Ответ был: и то и другое. Масштаб того, что осилил Бен, без сомнения поражал. Преданность делу, которую внушил толпам друзей, которые съехались, чтобы создать что-то настолько особенное и мимолетное, – как могли не тронуть этот труд, этот размах, это содружество? Но еще… Все это казалось слегка заплесневелым. Чем-то, что должно было закончиться уже давно. Чем-то, что нужно было бы скорее вспоминать, чем воссоздавать снова и снова, до бесконечности.