Хорошая компания

Флора не была настроена до конца высиживать «Вишневый сад», пьесу о семье русских аристократов, отрицающих, что мир вокруг них меняется и бывший крепостной – Лопахин – скоро подомнет их под себя. Она не была настроена размышлять о персонажах, цепляющихся за какой-то вариант прошлого, не способных двигаться вперед. Она села на краю ряда из складных стульев. Вокруг рассаживался народ. Многие принесли с собой одеяла, чтобы сидеть на траве. Флора не могла представить почему – этот спектакль по Чехову продлится не один час. Ей нужен был стул. Ее седалищу нужно было сесть. Кто-то потрогал ее за руку. Марго. Рядом с ней Дэвид опустился на свободный стул.

– Нормально? – спросила Марго.

Флора кивнула.

Спектакль начался с того, что актеры вышли на веранду Домика в старинном нижнем белье и принялись медленно надевать костюмы под бродячий клезмерский оркестр. Начало в классическом стиле Джулиана и Бена, превращающих в театр саму театральность. Может быть, оттого, что в этом году Флора ни в чем не участвовала, не присутствовала на многочасовых репетициях и обсуждениях за ужином, при разборе текста, скандалах из-за выбора, не видела, как они сперва расставляли все так, а потом эдак, сцена ее тут же захватила. Ей нравилось смотреть, как актеры (ну ладно, Джулиан) одеваются сами и помогают друг другу. Застегивают длинные ряды пуговиц, шнуруют обувь и корсеты. Это завораживало и настраивало зрителей именно так, как было задумано.

Флора не то чтобы забыла, как хорош Джулиан – это было невозможно, – но она очень давно в последний раз сидела в зале на его спектакле. Она помнила, что ей не нравился Лопахин, но Джулиан вечно рассказывал, какой смешной Чехов задумывал пьесу, и его Лопахин был смешным и милым. Безупречно, потому что в финале третьего действия, когда Лопахин входит с шокирующим известием, что он купил семейный вишневый сад на аукционе, что теперь он его хозяин, он его уничтожит и построит дома на земле, где его отец и дед были крепостными, и разбогатеет, Флора почувствовала, как зрители ополчились против него, как осознали шок и предательство. Джулиан завораживал.

– Я купил! – Джулиан-Лопахин радостно произносил свой текст перед растоптанными русскими землевладельцами. Он шагнул с крыльца. – Мой! – выкрикнул он, заходя в траву. – Мой!

И потом, поманив толпу:

– Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду.

В любой другой постановке вишневый сад был бы за сценой или, возможно, его представляла бы переданная через проектор картинка. Ритуальный лопахинский замах топором, скорее всего, пошел бы в записи. Но дело было в Стоунеме, и, если Лопахин обещал хватить топором, топор должен был хватить. Все пошли за Джулианом, который шагал туда, где гордо стояла перед задником с изображением вишневого сада тсуга. Кто-то натянул красную ленточку, чтобы удержать толпу на безопасном расстоянии, потому что – как сразу же поняла Флора – Джулиан собирался срубить тсугу.

На веранде Хедли в роли аристократки Раневской всхлипывала все громче и громче, не в силах подняться.

– Она всегда знает, как зацепить зрителя, – сказала Марго, – но не терпится увидеть, как она перекроет вот это.

Она смотрели, как Джулиан медленно расстегнул шерстяной жилет, поднял топор и нанес первый удар. Сильно дернул за топорище, лезвие высвободилось. Она отвел руки назад и снова ударил по тому же месту. На его башмаках остались щепки. После нескольких ударов он вошел в ритм. Остановился, обернулся к бродячему оркестру, который пришел вместе со зрителем, и произнес свою следующую реплику.

– Что такое? – заорал он на толпу, на всю вселенную, на Флору. – Музыка, играй!

Ожили два аккордеона, и Флора сразу узнала начальные аккорды. Песня, под которую Руби зажигала на дереве огни. Вступили скрипки и струнные, актеры и зрители начали подпевать, а Джулиан снова принялся рубить дерево.

– Это жизнь, это все понимают, кто в апреле на коне, того застрелят в мае.

Стук топора задавал жизнерадостным инструментам неровный ритм.

Рядом с Флорой возникла Руби.

– Просто не верится, – сказала она, изумленно раскрыв глаза. – Он собирается срубить дерево.

– Слышишь? – спросила Флора, указывая на музыкантов.

– Конечно, – ответила Руби, обнимая Флору за талию и тихонько подпевая: – «Я был игрушкой, попугаем, стихом, попкорном, чмом, королеееееем».

Прошло десять минут, может быть, пятнадцать. Джулиан рубил все медленнее, а Флора начала волноваться. Он был в хорошей форме, но стоял точно под заходящим солнцем, измученная тсуга отбрасывала не много тени. Было жарко, а Джулиан всю неделю тяжело работал. Флора знала, что он плохо спит. Он расстегнул рубашку. Снял очки. Флора видела, что ему трудно.

– Сколько нужно, чтобы срубить дерево? – спросила она Дэвида.

– Не знаю. Похоже, они прошлым вечером подпилили ствол сзади.