Хорошая работа

— Кто в пляс? Васек, вызывай Егоршу!

Но Егорша Краснов, не дожидаясь приглашения, пошел по кругу на забавно подогнутых нотах, быстрый, как огонек, с притворно суровым лицом.

— Пань, давай песню! «Кузнечную», Пань! — потребовал Вася, уже выделывая на месте коленца и ревниво приглядываясь к Егорше.

Поскорее откашлявшись, набрав воздуха побольше, Паня встряхнул перед собою кистями рук, щелкнул пальцами и залился с перехватами и переборами, как это получалось у него, когда душе не терпелось взлететь повыше:

Уж пойду, уж разгуляюсь я
Сизым соколом над тучкою,
Ветром-бурюшкой по полюшку,
Добрым молодцем по улочке!
Да пойду ж я по Кузнечной стороне,
По Кузнечной нашей улочке пойду…
Поглядите, люди добрые,
Я ль на улочке не первый, не большой?..

— Давай, давай, не задерживай! — подбадривали плясунов Вадик, Самохины и другие ребята, хлопая в ладоши.

А Гена, засунув руки в карманы, глядя на носки ботинок, вдруг, не сходя с места, забил ровную быструю чечетку, будто на пол посыпалась крупная, звонкая дробь.

Строители «Уральского хребта» так расшумелись, что не сразу услышали звуки горна, возвещавшего о начале второго отделения пионерского сбора.

Владимир Иванович Пистоленко Ночной рейс

Холодный мелкий дождь лил двое суток. И когда на третьи утром перестал, небо не очистилось, как это бывает летом после дождя, а осталось серым, пасмурным. Хмурые тучи медленно и тяжело плыли над землей, плыли так низко, что, казалось, цеплялись за зеленые еще вершины осин и карагачей. От реки Сакмары дул сырой и густой ветер. Он то затихал, то снова, будто после раздумья, становился порывистым и свирепым; тогда тонкие ветки карагача со свистом гнулись то в одну, то в другую сторону, редкими стайками улетали с осин первые желтые листья, а тучи начинали ронять мельчайшие капли.

В любую минуту снова мог хлынуть дождь.

В колхозной риге несколько девушек перелопачивали зерно, подготовленное для отправки на элеватор.

Кладовщица то и дело выходила из риги, посматривала на дорогу и, не видя там ожидаемой машины, покачивала головой:

— Нет, теперь уж, видно, не приедет. Вечер подходит, а его нет. Засел, наверно, — дороги-то вон как развезло. А парень боевой! Если не приехал — значит, засел. Не ко времени дожди пошли. Это разве шутка — план не выполнен, хотя всего только двенадцать тонн осталось сдать государству! Эх, не будь дождя — вчера бы все подчистили!

На широкой деревенской улице показалась трехтонка; она медленно ползла, оглушительно гремя цепями, намотанными на колеса.

— Девчата! — закричала кладовщица. — Борька катит! Красный флажок на машине — значит, он!

Грузовик свернул с дороги, ловко развернулся и задним бортом вплотную подошел к риге.

Как только замолчал мотор, девушки принялись насыпать в кузов пшеницу.

Шофер молча выбрался из кабины, не спеша обошел машину, потрогал все скаты, залил в радиатор воды. Потом глянул на хмурое небо, что-то хмыкнул, закурил самокрутку и, обратившись к девушкам, сказал:

— Проворнее давайте, поторапливайтесь!

Ему было девятнадцать лет, но маленькое худощавое лицо и небольшой рост делали шофера похожим на мальчика.

Стараясь казаться внушительнее, он пытался держать себя независимо, а говорил нарочито грубовато и отрывисто. На нем был не по росту комбинезон, что делало смешной его небольшую фигуру.

К нему подошла кладовщица:

— Борис, может пообедаешь? Холодище вон какой стоит — похлебал бы горячего…

Он помолчал немного, словно и не ему было сказано. Потом нехотя ответил:

— Некогда засиживаться. Того и гляди, дождь будет. Приеду на элеватор — пообедаю в столовой.

Снова помолчал и добавил:

— Хлеба кусок принесите. Дорогой, может, закушу.

— Плоха дорога? — спросила кладовщица.

— А то! Надо бы хуже, да некуда. Не дорога, а слякоть! Ты сюда машину ворочаешь, а она плывет в другую сторону. Руки начисто отмотал, руль еле держат. А хуже всего в Черном долу да в Бешеном овраге: мосты — одно название, приходится в объезд, а там…

Он сел на подножку, несколько раз затянулся махорочным дымом, бросил окурок в лужицу и, подняв с земли прутик, начал старательно счищать с крыла машины грязь. Казалось, он настолько увлекся этим занятием и оно было таким важным, что полностью овладело всем его вниманием. Он стал даже немножко покряхтывать, когда тоненький прутик сгибался, будучи не в силах справиться с глинистым комком.

Вдруг резким движением руки он швырнул прутик прочь.

— Пойдет вот дождь, и, как говорят, будет полный порядок. И машину можно угробить и зерну конец, — сказал он кладовщице. — Какой тут обед!

И крикнул девушкам, остановившимся для минутной передышки:

— Живей насыпайте, ночью отдыхать будете!

— Ты гляди, какой вострый! Сам бы поработал без отдыха! — с обидой в голосе сказала одна.

— С виду — парень, а ворчит, словно дед на печке, — добавила вторая.