Хорошее соседство

Да, все это было уже очень давно, и она не собиралась до конца своих дней скорбеть о покойном муже. Том стал, как бы ни ужасно это признавать, больше воспоминанием, чем человеком. Она уже не чувствовала его присутствия, как в первые несколько лет после его смерти. Не думала о нем каждый день. Все следы понемногу исчезли; осталось лишь несколько предметов в комнате Ксавьера, которые она разрешила ему оставить как есть. И все же Тома здесь не было.

Она предлагала Ксавьеру освежить комнату – например, избавиться от ночника. Зачем тринадцатилетнему парню ночник? Но он хотел этот ночник. И карусель. И плетеный ковер. И цвет стен считал замечательным – зачем перекрашивать? Он оклеил их постерами и концертными программами, с неохотой согласился купить новые одеяла и простыни, но в целом комната выглядела точно так же, как в тот день, когда Вэлери, Ксавьер и Том вернулись домой, отпраздновав День Благодарения, а потом мужа увезла «скорая», и назад он уже не вернулся.

Вэлери печально рассмеялась, выругала себя за все эти мысли. Как она могла подумать, что Тома здесь нет, когда он всегда рядом? Стоит только открыть маленькую дверцу в голове – и вот его, виноватого и слегка испуганного, уносят парамедики.

Как больно, что прошлое нельзя вернуть и невозможно оставить позади. Надо двигаться вперед, сказала себе Вэлери и силой вызвала в памяти лицо Криса.

Ирисы были разделены и готовы к высадке у будущего пруда, и тут Вэлери задумалась: может, заняться прудом попозже, когда выкорчуют старый дуб и она более ясно представит себе, что делать с садом и своей жизнью? Может, весной? Вряд ли до этого что-нибудь случится.

Зазвонил телефон. Крис. Сунув в уши наушники, она ответила.

– Эй, ты чего так рано встал?

– Решил изменить свои привычки, чтобы они совпадали с твоими.

– Тебе не кажется, что ты торопишь события? Ты пока даже не переехал.

– Мама говорит, что я слишком нетерпелив. Никогда не мог уснуть, пока не наступит Рождество.

– Приму к сведению.

Минуту или две они поговорили об иске.

– На этой неделе мы оповестили и застройщика, и Брэда Уитмана. Реакция была такой, как мы и представляли: адвокаты обоих позвонили моему и заявили, что иск очень специфический, и что я должна как следует подумать и отозвать его, если я разумная женщина. Уроды. Теперь мы ждем их официального ответа. У них есть тридцать дней.

– Напрямую они не действовали? – спросил Крис.

– Ты имеешь в виду, не бегает ли Брэд, весь взмыленный, вокруг моего дома? Нет. Я не слышала ничего ни от Брэда, ни от его жены. Но давай не будем об этом, – сказала она. – Давай лучше о нас. Я рада, что ты умеешь достойно проигрывать.

– Проигрывать? О чем ты? Я выиграл!

– Льстец несчастный!

– Что на тебе сейчас надето?

Вэлери рассмеялась.

– Как ты думаешь? Я в саду, сажаю цветы.

– У меня тоже есть цветы, детка, – заявил Крис с преувеличенной страстностью.

– Не хочешь посмотреть на мои?

– Это приглашение?

Вэлери засомневалась. Стоило ли сейчас приглашать его к себе? Она еще не сообщила Ксавьеру о предстоящем переезде Криса и планах, которые за ним последуют. Но зачем тянуть?

– Да, – решительно сказала она.

– Хорошо! Только почищу зубы – и примчусь.

– Постараюсь принять душ, пока ты едешь. Ты же не хочешь видеть потную…

– Вэл, – перебил Крис.

– Что?

– Я хочу видеть тебя любой. Всегда. Каждый день. Привыкай.

– Хорошо, – сказала она хрипло. – Будь осторожен за рулем. Обед ждет.

Положив трубку, она вынула из ушей наушники, убрала под футболку. Солнце пересекло горизонт и пробивалось сквозь густую листву, вместе с ветром создавая калейдоскоп тени и света.

Отсюда она видела правую половину старого дуба, его редеющую крону. Неопытный глаз не увидел бы, что дуб умирает. Вэлери понимала – он может прожить лето и даже два, но листья будут редеть все сильнее, а ветви и ствол становиться все уязвимее для омелы, уже паразитирующей на нем, для галлов, гнили и червей. Она сомневалась, что выдержит, когда его будут рубить, но еще больнее было наблюдать за его медленным угасанием. Ей вспомнились редкие визиты домой, в Мичиган, где так же медленно угасал отец.

Несправедливо было бы сказать, что она любила старый дуб больше, чем отца – ведь это очень разные вещи, и чувства к отцу были сложными, перемешанными со злостью и болью. Почему он ничего не сказал дяде Рэю? Он и не думал скрывать свое поведение. Рэй с ее отцом сидели за кухонным столом, болтали, пили пиво и кричали ей: «Эй, Вэл, поди сюда, малышка, посиди на коленях у старины Рэя!» – и хохотали, когда Вэлери проходила мимо и Рэй тянулся к ней, стараясь ухватить за какую-нибудь часть тела; иногда ему удавалось.

Вы могли бы спросить, почему она ни с кем не говорила об этом – если не с отцом, так, может, с матерью, с учителем, с другом? Здесь все тоже было сложно.

Пора забыть об этом, сказала она себе. Пара кардиналов с криками носилась над канавой у двери, объявляя эту территорию своей. Возле угла дома в этой же канаве копался вьюрок, вытаскивая куски мусора. Надо сказать Ксавьеру, чтобы почистил, решила Вэлери.

Отряхнув с ладоней землю, она подошла к двери.

– Зай, ты занят?