Хорошие люди. Повествование в портретах

По узкой тропинке сквозь ржаное поле мы идём долго и скучно, потому что рожь высокая, и мне ничего, кроме колосьев, не видно, и жарко, и сухо кругом. Тропинка под ногами рыжая, растрескавшаяся, странно, как это из такого каменного выросли колосья. А бабушкины ноги в синих кедах всё мелькают перед глазами, всё шагают, шагают. И корзинка покачивается в её руке – скучно, туда-сюда, туда-сюда. Из корзинки пахнет грибами и бутербродами с сыром, которые, наверно, уже все раскисли в своём пакете от такой жары. Долго идём. Скучно…

Вдруг рожь сама широко распахивается, размыкается и вся уходит вправо, влево, в обхват зелёного берёзового острова.

Этот остров теперь шумит перед нами весёлым молодым березняком, качает орешниками. Трава на нём густая, а я сразу замечаю в ней притаившийся толстый гриб, и оказывается, что это и есть самый настоящий белый колосовик. Бегу к нему, спотыкаясь о кочки, чуть не рассыпав корзинку. Стою на коленях, приминаю траву ладонями. Режу медленно, стараюсь захватить всю ножку, спрятавшуюся в земле. Больно-больно кусает кто-то мою коленку внутри штанины, муравей залез туда, что ли? Наверное, рыжий, злой. Руку тоже обжигает, так и есть, эти рыжие муравьи ползают тут, я вскакиваю, отряхиваясь.

Бабушка тоже нашла, она стоит под орешником, показывает мне белый в высоко вытянутой руке, смеётся и, увидев ещё и ахнув, снова скрывается, нагнувшись под куст.

Я ползаю на коленях в траве, теряя то ножичек, то корзинку, опять находя их, я всё режу эти чудесные белые грибы. Мы аукаемся, перекликаемся, хвастаемся, кто сколько нашёл.

И маленькие крепыши, и широкошляпые взрослые, и такие ногастые, что не вынуть из земли. И все пахнут, душисто, вроде как сыр, но лучше. У них коричневый запах, у этих грибов. И такая радость от них, что всё улыбаешься и улыбаешься, и дрожит что-то внутри.

Какие-то семена и крошки попали в туфлю, колются там, а паутина липнет к щеке, ну и ладно, пускай, не до того сейчас.

Наконец уже и коленки устали, больно коленки, и совсем я не понимаю, где я, где моя бабушка, и белых вроде больше не видно. Я встаю, оглядываюсь вокруг, устало поднимаю корзинку, там уже много. Иду к серёдке острова, туда, где у кострища старое бревно лежит. Иду, поглядываю в свою корзинку, поправляю грибы, чтобы покрасивее было, представляю, как удивится бабушка. А вдруг я даже больше, чем она, набрала?

Плоское чёрное кострище среди вытоптанного пятачка. Седое изогнутое бревно, гладкое-прегладкое. У бревна стоит бабушкина корзина, видны всё коричневые шляпки, сахарные ноги белых, полная… А на бревне лежит свёрток с бутербродами и зелёное яблоко. Бабушки здесь нет.

Она, конечно же, отошла ещё за грибами, вон туда, я иду к кустам, и за кусты, и ещё за деревья, и её там нет тоже. Тогда я – назад, она, наверное, уже у бревна. Но у бревна снова никого нет. Только теперь я вспоминаю, что можно позвать, и кричу, зову её.

И слышу, какой у меня голос, и он напуганный, и тут я понимаю, что мне страшно очень.

Я бегу на другой край, зацепляюсь ногой за корягу, падаю, вскакиваю, ещё бегу, уже опрометью вылетаю на самый край, к полю, в рожь. Рожь тут невысокая и укатывается склоном вниз.

Во ржи спиной ко мне стоит бабушка и рвёт васильки.

* * *

Как вкусно есть бутерброд с сыром. Даже с таким раскисшим сыром, на раскрошившемся, мокром куске белого хлеба. Яблоко мы разрезали пополам. Когда кусаешь, оно хрустит.

– Чего же ты, дурында, так испугалась?

– Не знаю… Я ничего не подумала. Просто испугалась.

– Да куда же я от тебя денусь?

Я вздыхаю, счастливо вздыхаю. Беру из корзины синий букет. Васильки совсем слабо пахнут. Чуть горьковато, и всё. И уже немножко вянут. Я задумываюсь, успеем ли мы донести их до дома, и, вспомнив о доме, откатываюсь по этому дню назад, к утру, к шкафу с керосином. Это как давно всё было… Какой длинный день. Чудно …

– Пойдём-ка, я тебе одно место покажу, – легко вставая с бревна, говорит бабушка.

С корзинами в руках идём по медленно плывущему вниз, с холма, полю.

– Это место твой дед нашёл. Площадка чудес называется.

– Почему?

– Так дед назвал. Сейчас… Смотри.

Поле обрывается так быстро, что я проскакиваю вперёд, бабушка ловит меня за руку.

Мы стоим на самом краю высокой крутой горы над рекой. Река далеко-далеко внизу, я не смотрю туда и очень крепко держу бабушкину руку.

А перед нами, впереди, лежит целая огромная земля. Много-много маленьких далёких деревень, с тёмными крышами, разложены они среди полей, среди жёлтых, рыжих, зелёных и бежевых квадратов полей. Поля передо мной, повсюду, до самого горизонта. В полях тянутся ниточки дорог, серых и коричневых, от деревни к деревне тянутся, петляют. Во-он пылит что-то на дороге, не разобрать… грузовик, маленький какой, как игрушка.

Глаза у меня разбегаются, я чувствую, что мне мало воздуха, понимаю, что не дышу. И делаю вдох.