Хорошие люди

— Потому что я хочу побольше самостоятельности. Ты ведь желаешь видеть меня самостоятельным?

— Одно другому не мешает.

— Не обижайся, отец, но ты мне будешь мешать…

— Я?!

— Не совсем ты. Твое постоянное присутствие. Если, например, ты начнешь смотреть на меня, на мои руки, когда я буду стоять у станка, я стану нервничать и выдавать брак.

— Хм, — сказал отец. — А ты не нервничай… И долго же ты думал об этой чепухенции? Когда же мне на тебя смотреть, если у меня своих забот по горло? Ведь ты еще не отработал ни одной смены, а уже испугался. Удав я, что ли, чтобы есть тебя глазами?

Станислав засмеялся:

— Ты много раз говорил, что в моем возрасте был совсем самостоятельным человеком. Говорил?

— Ну?

— Я тоже хочу им быть.

Клавдий Сергеевич помолчал, бросил в рот кусочек хлеба, прожевал его.

— К Рожкову тебя определить?

— В другую смену.

— Так это Рожков и есть. Правда, у меня с ним отношения не того…

— Это тоже к лучшему. Он больше с меня станет спрашивать.

— Твоя взяла! — согласился отец. — Уговорил. Выйдешь в рожковскую смену.

Неожиданно в разговор вступила бабушка Варвара, которая молча возилась до этого в кухне с посудой. Она решительно заявила:

— Хочешь, обижайся на меня, Клавдий, хочешь, не обижайся, но мне совсем это дело не по душе. В прошлый раз я смолчала, но…

— Какое дело, матушка?

— Это вот самое, которое ты со Стаськой обсуждаешь. Неужто мы с голоду умираем, чтобы гнать мальчонку на хлеб зарабатывать?

Клавдий Сергеевич пожал плечами:

— Напрасно ты вмешиваешься, матушка, в мужской разговор… Делай свое дело.

— Судьба Стасика — тоже мое дело, — смело ответила старушка. — Больно много ты берешь на себя, Клавдий! Не грех было бы и с другими посоветоваться. Станислав — он что: много ли смыслит? Ты всегда вот такой был, Клавдий, неохоч ты был до чужих советов.

— Матушка!

— Чего уж там, матушка… — Бабушка Варвара не спеша вытирала руки фартуком. — Чего уж там, матушка. Коли уж встряла в ваш разговор, так дай и закончить.

Выражение в глазах Клавдия Сергеевича, которое Станислав определял словами: «А ну вас всех к черту!», стало еще убедительнее.

— Хорошо, послушаем, — Клавдий Сергеевич, когда терял душевное равновесие, начинал хрипеть и шипеть немного сильнее обычного. Так и казалось, что голос его вот-вот окончательно сорвется. — Только, матушка, если на то дело пошло, ты не обижайся, если я потом тоже скажу тяжелые слова.

— Не пугай ты меня, за христа ради, — отмахнулась старушка. — Чего ты можешь мне сказать особенного, чего я не слышала от тебя за всю жизнь-то? Ты только и можешь, что одного себя ценить, до других тебе дела нет. А сказать я тебе хочу вот что: не дело Станислава от учебы отрывать. Сам вырос неучем, так нечего других с правильного пути совращать.

— Что? Что ты такое мелешь? — Клавдий Сергеевич наклонился в сторону старушки, лицо его потемнело от гнева. — В этом доме я хозяин, матушка, и ты в мои дела не лезь.

— Этот дом мой, если на то пошло, — отрезала бабушка Варвара. — Мы с твоим отцом получили его по наследству от твоего деда и бабушки — моих покойных родителей. Вот умру я, тогда и распоряжайся здесь. А пока я жива…

— И пока ты жива, матушка, я тоже буду в нем распоряжаться. Я — глава семьи. Причем здесь дом?

Станислав некоторое время не вмешивался в спор взрослых. Он ни разу еще в своей жизни не слышал, чтобы старушка обвиняла своего сына, которого, как казалось Станиславу, она всегда побаивалась. И вдруг… Отчего такое произошло? Не потому ли, что и сам Станислав с некоторых пор начал оказывать сопротивление отцу?

— Ты можешь и дальше оставаться главой семьи, я тебе слова против не скажу. Но внука совращать не дам.

— Что ты заладила свое «совращать» да «совращать»! Он сам хочет работать, понятно тебе? Сам!

— Как не понять, коли ты разагитировал его. И сам неучем остался, и других…

— Замолчи, матушка! Чего ты мелешь? Думать надо, прежде чем рот раскрывать. А еще старая женщина!

— Ты мою старость не трожь, — сурово сказала бабушка Варвара. — А ты, Станислав, не очень-то иди у него на поводу…

Клавдий Сергеевич вскочил на ноги, вышел в сени и громко хлопнул дверью.

— Моду взял — дверями хлопать… Он, Станислав, в Исфаре этой самой с третьего класса школу бросил. Может, и большой он начальник на заводе, я не знаю, но дома себя ведет, ровно зверь лесной…

В воскресенье вечером отец пришел с рыбалки, отнес на антресоли удочки, отдал старушке несколько окуньков: «Свари ухи, матушка!», долго плескался под умывальником. Затем отправился в комнату мальчишек. Вошел, сел на диван, посмотрел на сыновей, которые выжидательно молчали, и заговорил:

— Ну что, Станислав, убедила тебя бабушка?

Станислав не знал, какого ответа отец ждет, но подумал почему-то, что отец сомневается, остался ли сын тверд в своем желании начать трудиться на производстве?

— Я буду работать, отец.

— Вот и хорошо, — Вахтомин с облегчением вздохнул.

— Папа, — Юрка посмотрел на него своими детско-наивными глазами. — Стасик будет теперь зарплату нам приносить?

— А как же! — повеселев, ответил Клавдий Сергеевич. — За работу деньги платят.