Хорошие собаки до Южного полюса не добираются

– Как раз вот так вы и придумали свою историю о господине и рабе, – с деланым раздражением бросил я, – потому что толкуете отношения хозяина и собаки совершенно превратным образом. Господин навешивает на кого-то ярлык раба, чтобы слегка возвыситься над этим самым рабом. Трюк подлый, да, но простой – проще не придумаешь. Если бы я отправился на Южный полюс в санях, запряженных людьми, то со временем просто позволил бы им перебить друг дружку. Достаточно было бы хоть чуточку выделить некоторых из них, и они поверили бы, что в лучшую сторону отличаются от своих соплеменников. А этого им было бы достаточно, чтобы без сожаления убивать своих братьев. Знаете, как такие люди называются?

– Нет, Шлёпик, не знаю, – с показным терпением вздохнула фру Торкильдсен.

– Обычные люди, вот как.

– Ну что ж, – фру Торкильдсен подлила себе драконовой воды, – но давай-ка я расскажу тебе, как сложилась судьба той единственной собаки, которая вернулась домой. Полковника и еще пару собак, рожденных во время экспедиции, отправили обратно в Норвегию. Им, можно сказать, повезло. Или же Шеф предвидел, что не привези он назад ни единой собаки – и его примутся ругать за погубленных животных. И Полковник вернулся в Норвегию. Хотя бы кто-то.

– Вернулся обратно? Да этот пес тут, считай, и не бывал никогда, – справедливо возразил я.

– Полковник стал самой известной норвежской собакой в истории страны. Настоящий пес-знаменитость. В газетах описывался каждый его шаг, а меценаты практически в очередь выстраивались, чтобы появиться с ним в свете.

– Лучше б уж в зоопарке сгнил, чем клоунничать.

Да, я и правда так считаю.

– Он не клоунничал. И воспрепятствовал этому не кто иной, как Шеф. Теперь, когда у него осталась всего одна собака, он внезапно превратился в заядлого собачника. В нем словно совесть проснулась. Шеф, за которым тянулся шлейф из двухсот загубленных собак, озаботился вдруг тем, чтобы обеспечить Полковнику хорошую жизнь, спокойную и сытную. Он оплатил собаке, которая мучилась от одного недуга, дорогостоящую операцию. В Антарктике этот недуг вылечили бы при помощи пущенной в голову псине пули. В телеграмме Шеф сообщил, что когда вернется из всемирного турне, куда отправился с рассказами о завоевании Южного полюса, то сам позаботится о Полковнике. Полковника перевезли в мрачный дом Шефа в Бундефьордене неподалеку от Кристиании. Здесь, на лоне природы, четвероногому полярнику предстояло наслаждаться заслуженным покоем.

Возможно, Полковник был счастлив. Однако окружающие смотрели на эту гренландскую псину со страхом и содроганием. Ночами он сидел в саду за домом Шефа и выл на луну. Но тревожил соседей не только вой – у некоторых из них таинственным образом исчезали собаки, причем незадолго до исчезновения за этими собаками бегал Полковник. Управляющий Амундсена написал Шефу в Америку, что, вероятнее всего, Полковник загрыз их и заначил мясо в каком-нибудь укромном местечке в лесу.

– Устроил склад, – подсказал я.

– И разумеется, всем, кто осмеливался приблизиться к нему, он задавал жару, – продолжала фру Торкильдсен. – Если бы Полковник был обычной собакой, его бы отправили на север или пустили бы пулю ему в голову, но он был национальным героем. Он клацал зубами и не поддавался дрессировке, но был национальным героем. В саге о дешевых собачьих жизнях, о собаках, которым пришлось умирать независимо от того, как они себя вели, последний выживший пес сделался неприкосновенным.

Окончание смахивает на хеппи-энд. Полковника отправили в Хортен к Оскару Вистингу, где псом гордился весь городок. Полковник важно вышагивал по улицам, но чаще всего его видели возле одной из двух городских боен. У знаменитого пса родилось множество щенков, заводчики собак наперебой предлагали деньги за возможность забрать героя-полярника на случку. Полковник по-прежнему был вожаком. Это у него от природы. В Норвегии, как и в Антарктике, вокруг него сбилась небольшая стая придворных собак. А потом, прожив хорошую старость, последняя собака, побывавшая на краю света, умерла, наевшись мяса и жизни.

Одна из старых подружек фру Торкильдсен, вероятно коллега по Библиотеке, как-то раз сказала: быть или не быть – вот в чем вопрос.

Ну да, ну да. Если видеть жизнь в черно-белом цвете, то именно этот вопрос и возникает – быть или не быть. Потому что она черная. И белая. Черная, как шерсть. Белая, как снег.

Но чаще всего жизнь коричневая, как жижа на асфальте в конце зимы.