Хороший братец – мертвый братец

– Не срами его, – насупился Володя. – Покойник все-таки.

– Да я от огорчения, – махнул рукой дядюшка. – Жаль берет.

Он помолчал.

– Ну что ж теперь… Надо его достать.

И мы пошли к лодке, привязанной шагах в десяти от того места, откуда мы глядели на утопленника.

Я не боюсь ни самой смерти, ни покойников. Меня не пугает мысль о том, что я сам когда-нибудь умру. Одна девица, с которой мы как-то в Сердоликовой бухте проговорили всю ночь, сказала, что это у меня от недостатка воображения. Сама она, тощая и утонченно болезненная, больная насквозь (глядя на нее, я впервые понял, что в болезни – именно в болезни, а не в самой девушке – есть особая трагическая, экзистенциальная красота), сама она, кстати, сидела на таблетках и все про них знала. Я, опять же, говорю именно о таблетках, лекарствах, а не о колесах. Дури она не употребляла. Так вот девица эта объяснила мне разницу между, так сказать, философским страхом смерти и физиологическим. «Когда судорога сжимает сердце и блокирована диафрагма, а вся химия в теле идет наперекосяк, тебя захлестывает животный ужас, и тут уж ни до каких мыслей… Вот к этому привыкни, тогда и скажешь, что не боишься умирать». Я пока ничего подобного не испытал, но сейчас ее слова напомнила мне Сенькина смерть. Каково ему было захлебываться и задыхаться в воде…

Макарыч и Володя, опередив меня, подошли к лодке.

– Мать твою в гондолу! – выругался дядюшка.

Я приблизился и тоже заглянул в наше суденышко.

В луже воды, натекшей в плоскодонку за ночь, лежал, раскинувшись, террорист Сенька и спал мертвецким сном. Похищенные бутылки с водкой валялись здесь же. Даже Сенька при всем своем рвении не смог их одолеть за раз.

Мы так обрадовались, что Сенька жив, что на время забыли об утопленнике.

– Эй, усопший, восставай, Гавриил трубит! – гаркнул дядюшка.

Воскресал Сенька долго и неохотно, а воскреснув, никак не мог понять, на каком он свете.

– За твое возжитие, – Макарыч выудил из лодки бутылку, свинтил пробку, хватил прямо из горла и передал бутыль Володе.

– А мне? – Сенька попытался приподняться, хватаясь за лодочную скамью.

– Покойникам не положено, – без улыбки проворчал Володя и одним глотком высадил половину емкости.

Сенька рухнул на дно и вновь уснул.

Дядюшка присел на борт и задумчиво смотрел на озеро.

– Ежели не Сенька, то кого же нелегкая в воду занесла?..

Володя выволок террориста из лодки, отпихнул плоскодонку от берега, запрыгнул в нее и взялся за весла. Мы стояли и смотрели, как он мощными гребками продвигается по сероватой мути, висящей над водой словно искусственный дым, который пускают при киносъемках, чтобы создать мрачную и таинственную атмосферу.

Сюда бы на берег камеру. Кадр 45/18. Дубль первый. Снимаем. Харон плывет за пропащей душой.

Правда, Володя плыл за пропащим телом. Сквозь туман мы видели, как наш Харон приблизился к непознанному плавающему объекту, остановился подле и долго смотрел на него…

Затем, не разворачиваясь, погреб кормой назад и, только отплыв подальше, крутанулся на месте и тронулся носом к суше. Плоскодонка ткнулась в берег. Володя аккуратно сложил весла вдоль бортов, молча привязал лодку и подошел к нам.

– Он? – спросил Макарыч.

– А кто ж еще…

Туман над озером разошелся окончательно. Опознанный Володей объект напоминал издали дельфина или тюленя. Над водой едва возвышался белый бугорок – не то брюхо, не то спина. Над бугорком сновали чайки, снижались, садились на него и вновь взлетали…

Бред какой-то. Разве чайки клюют мертвечину? Рыбы им мало?

Лишь сейчас я обратил внимание на необычную неподвижность воды. Раннее утро, а ни единого всплеска… Поверхность озера застыла как зеркало. Заря красила мертвую гладь в нежный розовый цвет, отчего Мокрое выглядело еще более безжизненным. Словно лицо покойника, которое покрыли тональным кремом и подкрасили румянами, чтобы смотрелось живым и красивым.

– Что ж теперь поделаешь, – сказал Макарыч. – Пойдем, братцы, помянем хозяина.

Колокол

Нет, силен все-таки мой дядюшка Петр Макарович! Скажет – как чеканом ударит. Вот и в этот раз тоже:

– Получше спрячь – не найдешь, хоть плачь.

Сенька тут же выскочил вперед:

– Зуб даю, это Заныка с Запрятой уволокли!

Ну вот опять… Похоже, здесь, в Мокром, будто в какой-нибудь Австралии, даже нечистая сила особая, какой в других местах нет.

– Кто они такие, Заныки эти? – спросил я. – Сумчатые?

– Сумки им ни к чему, – сказал дядюшка, – они в руках уносят. Малые еще совсем, Заблуды детки.

Подумав, он добавил:

– Но это не они. Эти если что и тащат, то мелочь всякую. Трехлитровый баллон им не поднять. В нем полном килограмма три веса.

– Это с водой, – хмуро возразил Володя, – а с вином полегче.

Возражение было чисто академическим и к сути дела отношения не имело. Суть же состояла в том, что удалась Володе какая-то особо замечательная самогонка, и он, хорошо распробовав, решил сделать заначку на черный день. А наутро, протрезвившись, никак не смог вспомнить, где закопал. Сто раз искал. И тут проверял и там – все без толку.

– А почему не видно, где копал? – спросил Сенька.