Хороший братец – мертвый братец

«Люкс» – фонарь мощный, но луч почти не проникал в воду, ломаясь во взбаламученной среде, и все же я готов был поклясться, что вижу, как тень зашла на цель и ринулась к нам.

Банг!!!

Дядюшка, с трудом удерживая равновесие, поднялся во весь рост и заговорил покаянно:

Хозяин озерный,
тебе мы покорны,
прости без покоры.
Зарос на дне бел-горюч камень
илом и ракушей,
вода моет сушу,
а прощенье – душу.

– У Макарыча на всякий случай заговор есть, – восхитился Сенька.

Что помогло – заговор, покаянье или сам Озерной утомился, но только толканулся он еще разок в лодочное дно, уже слегка – для острастки, – и угомонился. Мы кое-как добрались до суши и выкатились из рыбных завалов на прибрежную траву.

Лежу я, гляжу в звездное небо и не могу отвязаться от засевшего в голове изречения. Один парень, с которым мы раз добирались до Питера на перекладных, называл его третьим законом термодинамики: «Несмотря на любые обратные доказательства, вся вселенная состоит только из двух основных субстанций: магии и дерьма». Сейчас я внес бы поправку: магии и рыбы. Ночная вселенная пропахла насквозь рыбьей слизью, коей мы перемазались с головы до ног…

Рыболовецкая артель посовещалась, Сенька взял у меня фонарь, сбегал домой и принес несколько мешков. Мы запихнули в них добычу, переложив травой, чтоб не протухла до утра, и страшно возбужденные вернулись на базу. Спать не хотелось, и хмель повыветрился. Сварили уху, распределили оставшуюся толику самогона и долго обсуждали, что делать с нежданным подарком.

– Сбыть надо, – решил Макарыч. – Завтра Валька на автолавке поедет, ей и отдадим. Пусть в городе продаст.

Утром просыпаюсь, Володя сидит за столом и вертит в загорелых руках стакан.

– Расчухался? – мрачно вопросил он. – Что, Серега, во хмелю сладко, по хмелю гадко?

– А наши где?

– Макарыч с Семеном к дороге пошли. Два мешка рыбы поволокли. Ты как, поправишься?

Вопрос риторический и задан был из сострадания – поправляться нечем. Впрочем, я бы в любом случае отказался. Вышел к озеру и сел на травке.

Утреннее солнце сияло на ясном небе с той же неистовой первобытной силой, что и звезды ночью. Над самой водой неподвижно завис пласт испарений, в атмосфере – тишь и благость, ни малейшего дуновения. Зато озеро Мокрое неистовствовало, словно его судороги корчили. Пробегала вдруг по всему водоему нервная рябь, а потом вздымался и бил в берег мутный вал. Видать, Озерной маялся с похмелья.

Я ему сочувствовал. Меня тоже ломало после вчерашнего. Я достал из кармана пачку «Похмелина» (запасся, собираясь в дорогу, – понимал, куда еду), одну таблетку проглотил сам, а остальные выдавил из упаковки и побросал в воду. Конечно, Озерному после двух-то баллонов это – что слону дробина, но все-таки… Не знаю, показалось ли мне или на самом деле вода в озере минут через пятнадцать вроде немного поуспокоилась.

Вскоре объявились Макарыч с Сенькой, который тащил на себе тяжелый мешок.

– Не взяла Валька. Вот курва! – угрюмо прокомментировал Володя. – Остальное куда дели?

– Усохла твоя рыба, – Сенька опустил ношу на землю и стал возиться с завязкой на горловине.

– Полно балаболить-то.

– Погляди сам! – ликующе возопил Сенька, радуясь собственной шутке, распахнул мешок и вывалил на траву кучу снеди.

– Ух ты, комары да мухи! – сказал Володя. – Чего только нет. Колбаса. Сгущенка. Масло… Сколько лет такого не ел. Живем, мужики.

– Да вот еще и деньги, – полез в карман Макарыч.

Денег, впрочем, Валентина дала немного.

Сели мы поснедать, а заодно обсудить положение и сошлись на том, что после завтрака опять попытаем счастья.

– Прикорма не осталось, – сообщил Володя. – Разве что Серегина бутылка…

– Что-нибудь придумаем, – сказал Макарыч.

Вышли в огород. Дядька взял лопату, раскопал землю возле забора и извлек из тайника пятилитровую канистру из пожелтевшего полиэтилена.

– Неприкосновенный запас.

Сенька наведался к себе домой и вернулся с гармошкой.

Дядька заставил нас с Семеном досуха вычерпать воду из плоскодонки. Лишний балласт ни к чему. Погрузились мы на наш рыболовецкий сейнер и вышли на промысел. Жаль, на берегу не было герлиц, чтоб махали платочками и провожали отважных рыбаков в плавание. Я сидел на веслах. Сенька на корме развернул гармонь и запел ухарским фальцетом:

Хреном я колю полено,
И не надо топора.
А мне море по колено,
Коль водяры – до хера.

Отозвался Володя. Проскандировал замогильным баритоном:

Ветер тучи разгоняет,
А в болоте тина.
Меня милая шпыняет:
«Что ж ты пьешь, скотина!»

А Сенька ему в ответ:

На столе стоит бутылка,
Хер в штанах стоит давно.
Потерпи немного, милка,
Видишь: портится вино.

– Повеселили хозяина, пора и угостить, – сказал Макарыч.