Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской

Через 12 лет художник уничтожит всё, что когда-то так радовало его, – прекрасное лицо Саскии, жемчужные бусы, которые она так любила, смеющегося амура, волшебный золотой дождь. Рембрандт перепишет картину. Много трагических событий произошло за эти годы: умерла Саския, умерли дети, друзья, родители. Рембрандт богат, знаменит, но одинок – боль потерь сломила его дух. В доме теперь всем заправляет Гертье Диркс, нянька сына Титуса и домоправительница, женщина властная и ревнивая. И художник напишет Данаю заново.

Специалисты Эрмитажа подвергли картину рентгенографическому исследованию. Оказалось, действительно, художник внёс много изменений: на левой руке сохранилось кольцо Саскии, но лицо изменилось, в нём заметны черты грубоватые, резкие – черты лица Гертье. Лицо нежной Саскии приобрело новые, чуть резкие черты. Всё изменилось в жизни художника и в его картине – она наполнена печалью. Очаровательный амур плачет, он понимает – любовь Зевса мгновенна, улетела навсегда, остались воспоминания: изумрудное кольцо – знак невинности и обручения с божеством, туфли, брошенные у кровати, – символ женской покорности и смирения перед причудами судьбы. Ночь прошла, Бог покинул Данаю, осталось лишь золотое сияние. Верная служанка с интересом смотрит на госпожу. Но кто служанка на самом деле? Если вглядеться, увидим на её голове великолепный бархатный берет – берет Рембрандта, в руках – ключ, означающий мужскую силу. Возможно, Рембрандт изобразил самого себя: он смотрит грустно, растерянно, испуганно, «как души смотрят с высоты / На ими брошенное тело»[56]. Жизнь прошла, горести настигли, надежд нет. Золотой дождь исчез.

«В ожидании любовника», «Обнажённая» – так называли картины Рембрандта (художник не давал названия своим работам). В 1656 году «Данаю» продали за долги. Картина долго странствовала по свету, украшала разные коллекции и наконец попала в Петербург. «Я слишком жадная, чтобы отказываться от шедевров», – говорила Екатерина Великая.

В начале XX века известный историк искусства Эрвин Панофский предположил, что Рембрандт по-своему рассказал миф о Данае, поэтому есть основание называть картину «Даная».

15 июня 1985 года 48-летний человек подошёл к картине, пырнул её ножом и облил серной кислотой. Преступника признали душевнобольным и поместили в лечебницу, а «Данаю» начали спасать. Почти 30 процентов авторского письма было уничтожено. Реставрация шла 12 лет и вызывала много споров: некоторые специалисты считали, что реставрация окончательно погубит картину – будет так много изменений, что от Рембрандта мало что останется. Но было принято решение работу продолжить. Очень многое удалось сохранить, и в 1997 году «Даная» вернулась.

Что я думаю о реставрации? Всегда ли она нужна, всегда ли действительно возвращает жизнь памятника? Когда я вошёл в реставрационную мастерскую и увидел – то не мог сдержать слёз: конечно, это была уже другая «Даная». Началось спасение, и чем дольше я следил за её возвращением к жизни, тем больше убеждался: она, какая бы ни была, всё равно великая и прекрасная. Она изменилась, сильно изменилась, но для наших потомков она будет настоящей, той самой, а всё, что с ней случилось, – просто часть её биографии.

Мы – хранители подлинных вещей, и новые технологии должны нам помогать, а не изменять облик… как Тень у Шварца – знать должны своё место. Где тот предел, когда можно и нужно восстанавливать произведения искусства, а когда – нельзя? У каждой картины своя история, своя судьба, и ни одна из них не выглядит так, как в тот момент, когда её написали. Все живописные полотна, увы, стареют. Если ничего не делать, они изменятся – к сожалению, в худшую сторону. Перед эрмитажными реставраторами, прежде чем принять решение – реставрировать или нет, стоит главный вопрос: нужно ли сделать так, чтобы всем казалось, будто картины написаны вчера. Это, простите за сравнение, как инъекции ботокса – необходимо решить, насколько необходима косметическая хирургия. «Данае» повезло, ей удалось сохранить душу. Искалеченная, она тем не менее излучает свой таинственный свет, и Рембрандт вновь уносит нас в «царство поэзии и грёз». Время соединило несколько мгновений жизни Рембрандта, несколько его личных переживаний и событий. Восторгаясь его гением, мы сочувствуем ему, сопереживаем и восхищаемся.

Музей – особая территория, священная, и она, конечно, влияет на состояние, настроение, на мысли людей и на их чувства. Я не могу себе позволить мечтательно прогуливаться по Эрмитажу, я по нему хожу, быстро хожу, иногда пробегаю два, три и больше раз в день: прохожу, выискиваю, замечаю неполадки. Смотрю внимательно – где грязно, где этикетки протёрлись, хорошо ли картины висят, натёрты ли полы до блеска, словом – придираюсь ко всему и ко всем. Я привык пробегать по Эрмитажу, но иногда глаз восхищённо останавливается – невозможно не задержаться, невозможно не полюбоваться! Например Караваджо – всегда завораживает, и хочется (в который раз!) вглядеться.