Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской

«Мои вкусы просты, я легко удовлетворяюсь наилучшим и знаю, что любой кризис – это новые возможности». Когда-то в Вашингтоне мне показали симпатичную тарелочку, разрисованную сказочной красоты пейзажами и горами. Меня спросили:

– Вы знаете, что это такое?

Мне повезло – я узнал пейзаж из окон отеля Мамуния в Марракеше и знал эту историю:

– Это горы Атласа – те, которые рисовал Черчилль, и его рисунок изящно перевели на фарфор.

Свет волшебной Африки повлиял на многих людей – он изменил их взгляд на мир. “У меня обновилось зрение, – писал Матисс, – я открыл новый цвет – цвет прозрачного вечера”».

«Арабская кофейня» – сидят люди, отдыхают: время сиесты, спокойствия и умиротворения. Мудрый обычай – отдыхать в зной и жару, он позволяет людям набираться сил, а значит – лучше работать. Есть время для отдыха и время для работы; есть время для действий и время для размышлений. Древние народы живут вечно, потому что чтут обычаи и традиции, которые учат спокойствию. Они знают, что на самом деле нет ничего важнее, чем неспешность и благостное расположение духа. Есть много дорог, которые ведут к вершине. Но пейзаж остаётся неизменным. «Я хочу, – говорил Матисс, – чтобы моя живопись давала переутомлённому, измученному человеку спокойствие и отдых». Кофейня – за её стеклом шум, гам, суета, жара, а здесь – нежная прохлада, умиротворение. На ковре в глубине – музыкант, по сторонам – люди внимательно слушают музыку. Если долго смотреть, то можно услышать мелодию.

Рассказывают: однажды на весёлой пирушке поссорились молодые люди; музыкант, заметив их гнев, начал играть тихую нежную мелодию и продолжал играть до тех пор, пока их пыл не остыл – они обнялись. Музыкант, если он мастер своего дела, может направлять души к добродетелям и отвращать от низких поступков.

Ещё один посетитель курит трубку… Ваза с цветком – повод подумать о хрупкости жизни, золотые рыбки в большом аквариуме – символ вечного движения и бессмертия. Матисс заметил, что местные жители очень любят наблюдать за рыбками, их тихой плавной жизнью: можно долго молча смотреть на рыбок и приобщаться к вечному.

Матисс вернулся в Париж и в мастерской завёл аквариум с золотыми рыбками – смотрел на них часами, размышлял, фантазировал, припоминал: «Я пытался создать в своём искусстве кристально чистую среду для духа… Мне была нужна прозрачность, воздушность, лёгкость». Три цвета – бледно-голубой, жемчужно-серый и жёлтая охра, окрашивающая человеческие лица и руки. Рентген показал, что Матисс сначала всё задумал иначе: люди были яркого цвета – один жёлтый, другой синий, третий красный; человек наверху не играл на скрипке, а курил трубку; перед дверью внизу картины стояла обувь, которую люди на Востоке всегда снимают, входя в дом, мечеть или кофейню. Матисс все детали, все яркие краски убрал. Почему? «Я стремился к совершенству, а совершенствоваться – значит упрощать, – вспоминал Матисс. – …Лавина цвета бессильна сама по себе. Цвет достигает полной выразительности, если он организован и соответствует интенсивности чувства художника».

Для меня, востоковеда, «Арабская кофейня» напоминает стиль, созвучный мусульманскому искусству: тонкий, причудливый, любующийся красотой мельчайших деталей (предметов, обстановки, нарядов), и, конечно, дорог дух внутренней безмятежности, спокойствия, созерцания. Ценится тихое счастье. Мудрец сказал: «Направь душу к её благородным силам, к кротости, великодушию, смелости, справедливости, щедрости». Мы видим, как художник превращает обычную бытовую сценку в философский иероглиф, простая житейская ситуация становится поводом для размышлений о вечности, о человеке.

Вспоминается исламский богослов IX века, мистик Абу Хамид аль-Газали. Его высказывания и сегодня помогают принимать верные решения: «Когда ты видишь человека, который подозревает плохое в людях, изыскивая в них недостатки, знай, что он сам в душе плохой. Он смотрит на людей сквозь призму своего состояния, он чувствует удовлетворение от грехов других». Ему принадлежит очень важное толкование понятия «джихад». По его мнению, в 95-м аяте суры Ан-Ниса («Женщины») речь не идёт о борьбе на поле боя, о преодолении своего низшего я, (нарс), о борьбе «с самим собою», со своими тёмными желаниями, мыслями, поступками.