Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской

«Две сестры», или «Свидание», Пабло Пикассо расположились в Эрмитаже недалеко от ещё одного «свидания» – картины «Встреча» Мориса Дени, современника Пикассо, художника, умевшего путешествовать сквозь время, а не сквозь пространство. Морис Дени искал способы связи с невыразимым: «Несомненно, я христианский художник, я преклоняюсь перед всеми чудесами христианства и хочу, чтобы мы поверили в них». Он превращал чудесные истории древности в акт современного бытия: две женщины нежно обнимают друг друга – они француженки, одеты по последней моде, но их связывает, несмотря на шум времени, радостная, молчаливая тайна. «Я хочу возродить в живописи религиозный жанр, сделать его остросовременным». Он был уверен: реальности прошлых эпох живут в сегодняшнем мире, прошлое никогда не останется неизменным – оно меняется вместе с нами, со временем, оно ищет формы, чтобы стать понятным настоящему. Художник сможет взглянуть на предание глазами человека другой эпохи и почувствовать мистические чудеса в современных интерьерах. Пикассо и Дени – один сюжет волновал их, но как по-разному они увидели тот невероятный день и «Встречу». Картины можно поставить рядом и смотреть на них, вглядываться в них, вдумываться, размышлять о себе и о своих чувствах.

Эрмитаж дарит возможность сравнивать, изучать, сопоставлять, искать и находить неуловимые смыслы и оттенки. Искусство – волшебство, помогающее переносить муку повседневности. И ещё очень важное наблюдение: можно тысячу лет искать объяснение, и всё равно его не найти, можно отправиться на Луну и спуститься на дно моря, можно делать всё что угодно – живопись остаётся живописью, и она не поддаётся исследованиям, она остаётся вопросом, и только она сама может дать на него ответ.

«Пламенными красками горели фрески Матисса, в яростном вихре танца неслись нагие юноши, в их безумном ритме чудился величественный порыв суровой волнующей души».

В январе 1903 года Сергей Иванович Щукин, известный русский богач и коллекционер, назначил художнику Анри Матиссу важное деловое свидание: он хотел сделать предложение, от которого невозможно отказаться. Щукин – человек необыкновенный: он происходил из строгой старообрядческой семьи, учился в Европе, блестяще знал языки, увлекался философией, музыкой и литературой, был удачливым и умным бизнесменом. Жизнь вёл трудолюбивую, скромную, тихую, но на широкую ногу, конечно, не так бурно, как некоторые его знакомые. Например, один из Морозовых посылал стирать рубашки из Москвы в Лондон, а Рябушинский устраивал в усадьбе вольеры с диковинными животными и леопардами. Подобные прихоти вызывали у Сергея Ивановича брезгливое презрение. Он был изящен, скромен, придерживался вегетарианства и трезвости, любил глубокие, чистые наслаждения: его любимое занятие – бродить по Лувру и рассматривать египетские древности. Микенских львов считал высшим достижением мирового искусства. Характер у Сергея Ивановича был твёрдый и упорный: в детстве он сильно заикался, но усилием воли смог преодолеть недуг; от рождения был слабым и болезненным, но упорным трудом, самосовершенствованием, беспощадным закаливанием победил слабость и немощи. Он любил и умел работать, всегда и во всём добиваясь всего, что хотел.

До сорока лет живопись Сергея Ивановича не интересовала – он удивлялся увлечению братьев. Пётр Иванович собирал редчайшие предметы тульской стали, изысканный фарфор, восточные редкости (сейчас они составили основную часть коллекции Исторического музея). Дмитрий Иванович любил старых мастеров, малых голландцев, дружил с Роденом – он и заразил Сергея Ивановича страстью собирательства. Сергей Иванович увлёкся импрессионистами, потом его очаровали Сезанн, Гоген, Ван Гог.

В его жизни всё складывалось успешно и даже счастливо: любимая жена, дети, удачный бизнес, богатство и авторитет в обществе. Но однажды всё мгновенно изменилось, беды стали преследовать его – самоубийство дорогого брата, сына, смерть жены. Щукин потерял душевное равновесие. В этот страшный период жизни он познакомился с Матиссом – в мастерской художника, среди ярких, радостных работ ему казалось, что желание дышать и жить возвращается. «Однажды он пришёл на набережную Сен-Мишель, в мастерскую, – вспоминал Матисс, – посмотреть мои работы. Он заметил натюрморт, висевший на стене, и сказал: “Я его куплю, но после того, как он побудет у меня несколько дней; если он будет по-прежнему мне нравиться, я его себе оставлю”. Мне повезло, первое испытание прошло хорошо, мой натюрморт не слишком его утомил. Щукин пришёл ещё раз и заказал мне серию картин. Тогда во Франции меня мало кто знал. Говорят, что есть художники, глаза которых никогда не ошибаются. Вот такими глазами обладал Щукин, хотя он был не художником, а купцом. Всегда он выбирал лучшее. Иногда мне было жаль расставаться с холстом, я говорил: “Это у меня не получилось, я покажу другие”. Он глядел и в конце концов говорил: “Беру то, что не вышло”».