Читаем Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской полностью

«Ей пришлось не только покинуть дорогую и привычную компанию старых знакомых и товарищей, не только из тёплых южных краёв переселиться на север, в страну густых шуб и меховых шапок, но ещё вынести тяжёлую, мучительную операцию». Пугающая операция – перевод с дерева на холст. Картину «стянули в тисках, словно в корсете: это было произведено так нежно и осторожно, что ничего дурного не случилось – и трещины, сближенные и склеенные, так крепко и хорошо срослись, точно их не бывало. Несколько дней спустя наклеили на живопись несколько рядов бумаги, а сверх бумаги холст: значит, краска была крепко пришпилена к своему месту и не могла сдвинуться во время того, что дальше должно было случиться с картиной. А случилось следующее: повернули картину спиной кверху и принялись строгать дерево доски прочь, точно будто бы дело шло о самом простом куске дерева. Строгали, строгали, наконец дострогались до такого тоненького слоя дерева, как паутина: эти флёровые остатки мало-помалу и с бесконечной осторожностью соскоблили кусочками ломаного стекла и мелкими ножичками. Тогда оказался грунт, по которому, собственно, и ходила кисть Рафаэлева: этот грунт, по обычаю итальянских живописцев, был довольно толст и составлен из мела и клея; его стали смачивать и понемногу стирать растушками и сырыми тряпочками. Когда же и это дело было кончено, что тогда осталось на лицо – одна краска, голая краска, но только с изнанки». Потом картину два месяца закрепляли на новом фундаменте (он состоял из нескольких прослоек тюля и клея) и, наконец, пересадили на холст.

В XIX веке считалось, что переводы с дерева на холст сохраняют картины. Переводили много и часто: знаменитый реставратор Александр Сидоров перенёс на холст с медных и деревянных поверхностей «может быть, сотни четыре». Сегодня этот метод не приветствуется, более того, кажется вредным. Многие картины Рафаэля дожили в прекрасном здравии до наших дней на досках, а краски «Сикстинской Мадонны» (единственная картина, выполненная художником на холсте), к сожалению, потускнели.

Когда «Мадонну Конестабиле» освободили от деревянной основы, увидели то, что Рафаэль зарисовал: Мария держит в руках не книгу, а плод граната – символ Страстей Христовых, предчувствие Голгофы, символ жертвы Спасителя. Но почему художник изменил замысел – неизвестно.

«Мадонна Конестабиле» многое пережила: в годы советской власти её планировали продать, вывозили на аукцион в Германию, оценили в 245 тысяч рублей. Хотели – как лучше, но покупателей не нашлось: знатокам цена показалась слишком низкой, возникли сомнения, и «Мадонна с книгой» вернулась в Эрмитаж:

Созданье гения пред намиВыходит с прежней красотой.

Александр Пушкин


«Состязание Аполлона и Марсия» – великая картина таинственного и великолепного Анджело Бронзино – одна из любимейших картин, входящих в основной список того, чем гордится Эрмитаж. Гедеонов купил эту картину у герцога Литта за 100 тысяч франков и познакомил русскую публику с фантастическим художником. Аньоло ди Козимо ди Мариано – его настоящее имя. О его судьбе мы знаем очень мало… Сохранился портрет: нервное лицо, умные глаза, смуглый цвет кожи, рыжие волосы. Может быть, поэтому его называли «Бронзино – ярко-медный, горящий». Он образован, увлечён поэзией, боготворил Данте, изящного Петрарку, сам писал стихи. Поэзия и музыка – страстные увлечения эпохи, и Бронзино всегда изображал дам с томиком Петрарки, а мужчин – играющими на музыкальных инструментах.

Бронзино – влиятельный человек во Флоренции – один из основателей Флорентийской академии искусств. «Он был и остаётся нежнейшим и очень верным другом, человеком приятным в обращении и очень честным во всех делах. Он всегда невозмутим, никого никогда не обижал и всегда с любовью относился к собратьям по искусству», – писал Джорджо Вазари в «Жизнеописаниях прославленных живописцев, скульпторов и архитекторов».

Портреты Бронзино считались «наполненными особенной жизненной энергией – они как живые люди смотрят на вас, слушают внимательно и не стареют. Они – “пылающие внутри и ледяные снаружи”». Бронзино – великолепный мастер итальянского маньеризма XVI века: он воспринимает мир как соединение, переплетение загадочных и ясных явлений жизни, природы. Всё, что явное – превратится когда-нибудь в тайное, а тайное станет явным. В его работах – взволнованность чувств, напряжённость настроений, предчувствие странных фантазий. Маньеристы вели удивительный образ жизни, их причуды удивляли.

Например, Андреа Ферруччи носил «корсет из кожи повешенного и держал из-за любви к анатомии под своей кроватью куски человеческого тела». Пармиджанино оставил живопись, чтобы стать алхимиком, и проводил опыты с ртутью. Понтормо – учитель Бронзино – построил себе дом, «казавшийся больше логовом отшельника, чем обычного человека», жил в глубоком молчании и затворе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Кузькина мать
Кузькина мать

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова, написанная в лучших традициях бестселлеров «Ледокол» и «Аквариум» — это грандиозная историческая реконструкция событий конца 1950-х — первой половины 1960-х годов, когда в результате противостояния СССР и США человечество оказалось на грани Третьей мировой войны, на волоске от гибели в глобальной ядерной катастрофе.Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает об истинных причинах Берлинского и Карибского кризисов, о которых умалчивают официальная пропаганда, политики и историки в России и за рубежом. Эти события стали кульминацией второй половины XX столетия и предопределили историческую судьбу Советского Союза и коммунистической идеологии. «Кузькина мать: Хроника великого десятилетия» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о движущих силах и причинах ключевых событий середины XX века. Эго книга о политических интригах и борьбе за власть внутри руководства СССР, о противостоянии двух сверхдержав и их спецслужб, о тайных разведывательных операциях и о людях, толкавших человечество к гибели и спасавших его.Книга содержит более 150 фотографий, в том числе уникальные архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Виктор Суворов

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо

Александр Абдулов – романтик, красавец, любимец миллионов женщин. Его трогательные роли в мелодрамах будоражили сердца. По нему вздыхали поклонницы, им любовались, как шедевром природы. Он остался в памяти благодарных зрителей как чуткий, нежный, влюбчивый юноша, способный, между тем к сильным и смелым поступкам.Его первая жена – первая советская красавица, нежная и милая «Констанция», Ирина Алферова. Звездная пара была едва ли не эталоном человеческой красоты и гармонии. А между тем Абдулов с блеском сыграл и множество драматических ролей, и за кулисами жизнь его была насыщена горькими драмами, разлуками и изменами. Он вынес все и до последнего дня остался верен своему имиджу, остался неподражаемо красивым, овеянным ореолом светлой и немного наивной романтики…

Сергей Александрович Соловьёв

Биографии и Мемуары / Публицистика / Кино / Театр / Прочее / Документальное