Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской

Что же происходило в Эрмитаже? Как относиться к новой власти?

Настроение служащих было неспокойное – никто не понимал, что происходит и как надо себя вести. Толстой утром вернулся в свою квартиру, застал там революционного матроса с «Авроры»: «Разрешил мне взять и унести наиболее необходимое из уцелевших вещей, одежды, некоторые фотографии и картину – портрет дочери, писанный Серовым. Было забавно, как он допытывался у меня, не известно ли мне местонахождение Керенского, спрашивал, имеется ли у меня план Зимнего дворца. Увидев на столе небольшой план Венеции, он вообразил, что это и есть нужный ему документ, и требовал от меня объяснения. Я объяснил: при царском правительстве изданного плана Зимнего дворца не существовало, он представлял государственную тайну, и приобрести его было невозможно. Матрос глубоко возмущался произведённым грабежом – теперь не надо беспокоиться, установилось настоящее социалистическое правительство, подобные грабежи будут невозможны, а похищенное будет мне возвращено. Он позволил мне унести ручной чемоданчик с бельём и объяснил, что разрешает мне это исключительно из жалости – в сущности он, по его словам, не должен был бы так поступать, так как меня, буржуя, должен только презирать. Он стал меня торопить: нужно быстрее уходить, потому что стоявшие кругом дворца казарменные матросы находятся в возбуждённом состоянии, могут быть неприятности. Он советовал в случае расспросов с их стороны выдать себя за прислугу директора Эрмитажа».

Днём 25 октября несколько хранителей и служителей музея приехали в Эрмитаж на дежурство: загружали третий – последний – вагон, но… машины для погрузки не пришли. Все улицы рядом с Дворцовой площадью были оцеплены отрядами Красной гвардии. Музейщики и граф Дмитрий Иванович Толстой провели в музее бессонную тревожную ночь. Третий поезд не ушёл, так же как не ушёл третий поезд с сокровищами в 1941 году. Ушло два. Согласитесь, таинственная история…

Эвакуация – мучительна: когда снимали картины со стен, было ощущение, что хоронили близкого и дорогого человека. Толстой писал, что не подумал: сокровища Эрмитажа, которые едут в Москву, могут не вернуться обратно и придётся долго бороться за их возвращение. Картины снимали и решили: нужно оставлять на стене пустые рамы – вписывали инвентарный номер, чтобы быстро можно было восстановить экспозицию. Этот опыт пригодился во время Великой Отечественной войны: оставляли пустые рамы, которые ждали свои картины.

В ночь с 25 на 26 октября власть сменилась: «Зимний дворец изменился – имеются следы беспощадной борьбы во всех парадных комнатах, в которых помещались караулы, охраняющие Временное правительство. В приёмной императора Александра II, занятой под личную канцелярию Керенского, выдвинуты ящики из письменных столов, разбиты канцелярские шкафы, разбросаны бумаги. В занятых Временным правительством собственных покоях императора Николая II и императрицы Александры Фёдоровны взломаны столы и шкафы, в приёмной изодрана картина, изображающая коронацию Александра III. Исколоты штыками портреты родителей императрицы, всё опрокинуто, кощунственно осквернено и в общей свалке валяется на полу. В помещениях фрейлинского коридора разбросаны по полу придворные бальные платья…»

В музей явились представители Украинской центральной рады с распоряжением, подписанным Иосифом Джугашвили, о выдаче Украине из Эрмитажа украинских реликвий. Сотрудники музея отстояли реликвии, заявив, что все они были либо куплены, либо подарены Екатерине II, а значит – законно находятся в Эрмитаже. Украинские националисты по сей день упрекают нас в том, что Эрмитаж тогда не подчинился существующей власти.

После взятия Зимнего большевики срывали бинты с раненых: им казалось, что бинты – маскировка, что так прячутся министры Временного правительства.

Штурм Зимнего – один из странных исторических мифов. Откуда он взялся?

В ноябре 1920 года, к третьей годовщине революции, Петроград украсили красными флагами и футуристическими плакатами. Режиссёр Николай Евреинов поставил грандиозное по тем временам театральное действо, которое пафосно назвал «Взятие Зимнего дворца»: десять тысяч добровольцев-актёров, грузовики, броневики, пули свистели, знамёна развевались. Кто-то заметил: «В 1917-м пуль выпустили меньше, чем теперь». Евреинова наградили лисьей шубой, а через несколько лет он уехал в Париж – подальше от революционных событий.

Фильм Сергея Эйзенштейна «Октябрь» к событиям тех дней никакого отношения не имеет – выдумка, фантазия, а эффектная сцена, когда рабочий металлургического завода Василий Лысеев разбивает символ империи, – всего лишь публицистический задор. Дело в том, что в октябре 1917 года никаких двуглавых орлов на воротах не было: по распоряжению Керенского все символы Российской империи убрали после объявления России республикой.