Хоровод воды

– Послушай, начальник, никого же не было. Совершенно безопасная ситуация. А в ту сторону – пробка. Я бы еще десять минут потерял, а так я только разгрузил эту пробку. Ты видишь – я трезвый, уставший просто, ну и домой хочу поскорей. Давай так разойдемся, а?

– Нарушение было? – спрашивает гаишник и сам отвечает: – Было. Значит, будем составлять протокол и отбирать права.

– Чего права-то? – говорит Никита.

– Выезд на встречку, – объясняет гаишник.

Никите не жалко денег, но настроение испорчено. Садится в гаишную машину, исполняет весь положенный ритуал, отдает деньги, забирает права. Едет домой, думает: а что бы он сделал, если б я ему сказал:

– Мужик, послушай меня. Никто тебе не скажет, а я скажу. Поганая у тебя работа, никому не нужная. Ты ведь не нарушителей ловишь, а деньги собираешь. Ведь был бы я пьяный, ты бы меня все равно отпустил, верно? Только денег взял бы побольше – и отпустил. А я бы сбил потом кого-нибудь? Женщину или ребенка? Дал тебе денег – а потом сбил.

Вот я и говорю: поганая у тебя работа, никому ты не нужен, все тебя презирают и ненавидят. Приходишь ты вечером домой – а вот этот след за тобой тянется, вот этой ненависти и презрения. И ты ведь сам это выбрал. И не говори, что тебе с начальством надо делиться: нельзя здесь работать честно – так уйди, найди себе другую работу. Сам себя уважать будешь, и люди тебе спасибо будут говорить. Плохо разве? Уж лучше, чем взятки сшибать. И не говори мне, что нет такой честной хорошей работы: я ведь себе нашел такую, и ребята, которые со мной вместе, тоже нашли – а ты что, не можешь?

Интересно, думает Никита, что бы он мне ответил? Права бы назад потребовал? Взятку в лицо кинул? Обматерил бы и уехал?

А может, вздохнул бы и сказал: Хорошо тебе, мужик, у родителей, небось, квартира московская была, у тебя образование всякое, детство счастливое. Тебе легко деньги заработать. А я хочу только, чтобы моя семья нормально жила. Чтобы жена в красивом платье, дочка с белым бантом, дом полная чаша, ребенку – счастливое детство, как у тебя когда-то было.

И что бы я ответил?

83. Реинкарнация. Алексей

Лика говорит, надо пойти к врачу, говорит, психотерапия творит чудеса. Психотерапия научит меня по-другому видеть мою жизнь, мою сегодняшнюю – и мою прошедшую жизнь. Тебе станет гораздо, гораздо лучше, говорит Лика, надо только постараться.

Пятьдесят долларов в час – два раза в неделю – несколько лет кряду. И ты увидишь небо в алмазах, ты отдохнешь, так говорит Лика.

Ты поймешь: мама и папа по-прежнему тебя любят.

Ты поймешь: они давно забыли, давно простили, давно попрощались с тобой.

Ты поймешь: не надо напрягаться, надо расслабиться – и тогда у тебя появится ребенок.

Ты поймешь: если даже не будет – тоже ничего. Можно быть счастливой и без ребенка.

Ты поймешь: все у тебя хорошо.

Все хорошо.

Ты станешь счастливой.

Пятьдесят долларов в час – два раза в неделю – несколько лет кряду. Ты увидишь свою жизнь по-другому.

Катя говорит, надо пойти на йогу, говорит, йога творит чудеса. Йога научит меня по-другому видеть мою жизнь, мою сегодняшнюю – и мою прошедшую жизнь. Тебе станет гораздо, гораздо лучше, говорит Катя, надо только постараться.

Шестьдесят долларов в час – два раза в неделю – несколько лет кряду. И ты увидишь небо в алмазах, ты отдохнешь, так говорит Катя.

Оля говорит, надо пойти медитировать, говорит, медитация творит чудеса. Медитация научит меня по-другому видеть мою жизнь, мою сегодняшнюю – и мою прошедшую жизнь. Тебе станет гораздо, гораздо лучше, говорит Оля, надо только постараться.

Хрен его знает, сколько это стоит.

Наверное, медитация бесплатна.

Ну да, девочки правы. Я могу увидеть свою жизнь иначе. Я могу понять, что все у меня хорошо.

Но все они, как мне быть с ними? Девушка из сожженной деревни, маленькая девочка на теплом ночном песке, рванувший чеку солдат, матрос за четыре пальца от смерти; сухонькая старушка у зеркала, еще, еще и еще – как быть с ними? Они уже умерли, все они умерли, для них все закончилось.

Они не увидят свою жизнь иначе. Они не смогут понять, что все у них хорошо. Их души окружают меня, легкий шорох, прозрачные тени, плоские тела. Эти люди были несчастны. Им отказали в том, ради чего они явились на свет.

На них – все закончилось.

Для них – все закончилось.

Они никогда не будут счастливы.

Я тоже не буду.

Засыпая, Ирина взяла меня за руку. Ее ручка – маленькая и цепкая, как у зверька. Вот уже час я пытаюсь освободиться. Сижу у изголовья кровати, боюсь, не уйду до утра.

В окно светит луна, и мне хорошо видно умиротворенное Иринино лицо. Губы приоткрыты, светлые волосы разметались по подушке. Чуть светлей – и я бы увидел тень на щеке от длинных ресниц.

Три месяца назад я впервые заметил эту тень – в ярком свете витрин Тверской она трепетала на бархатистой щеке. Иринино влажное дыхание невидимым облачком вылетало изо рта.

Ирина налетела на меня, не узнав в толпе, и я увидел, что она плачет.