Все это Любочка знает наизусть, будто кадры из фильма, на который ходишь каждый день всю неделю, потому что папа Витьки работает в клубе и их пропускают бесплатно. Знает наизусть, но это кино Любочке надоело, и неожиданно для себя она отвечает:
– Я хочу стать женой академика и тебя никогда больше не видеть! – хлопает дверью и вот уже стучит каблучками по коридору коммуналки.
Она была не похожа на романтическую героиню пятидесятых: не спортсменка, не отличница, не девушка с веслом. Слишком худые ноги, слишком большая грудь. Она это знала, и в те моменты, когда женщины обычно спрашивают
Когда Любочки не было рядом, парни могли спорить: может быть, все-таки Зиночка Синицына с третьего курса (блондинка спортивного типа) или романтическая отличница Наташа Шапитько с первого, дочка не то поэта, не то академика? Хотя Любочка тоже ничего, только слишком худая.
В стране, едва оправившейся от многолетнего голода, анорексички войдут в моду не скоро.
Парни спорили – но лишь до тех пор, пока на афишные тумбы Москвы не впрыгнул Жерар Филип, Фанфан-Тюльпан, француз, красавец, герой сладких девичьих грез. Он стоял на крыше, заглядывал в вырез Аделине, усмехался:
Только однокурсникам Любочки повезло. Потому что, непохожая на скульптурных красавиц ЦПКиО или ВСХВ, поразительным образом Любочка казалась двойником Аделины, Джины Лоллобриджиды.
Конечно, это не было абсолютное сходство – но его хватило, чтобы парни забыли о Зиночке Синицыной и Наташе Шапитько, а сама Любочка – о летней сессии.
Любочка проплакала всю ночь. Как глупо получилось! Она была уверена – любой парень был бы рад: залетевшая подружка не поволокла в загс, а культурно избавилась от ребенка – не зря же аборты разрешили еще в прошлом году!
Любочка объясняла Коле, что им еще рано иметь детей, что она хочет снова поступить в институт, плакала и целовалась, но ничего не помогало, Коля повторял раз за разом: Ты не хочешь от меня детей, я для тебя недостаточно красив! – и тут Любочка взорвалась и сказала, что она вообще не хочет детей, что от детей у женщин портится фигура, что если Коле нужен ребенок – пусть Коля ребенка и рожает, а она, Любочка, отлично проживет без детей, потому что это Коля – будущий великий ученый, а у нее, Любочки, ничего нет, кроме ее красоты, и она не понимает, зачем ей этот вопящий сверток? Разве Коля не знает – от всего этого отвисает грудь – тебе же нравится моя грудь? – на животе появляются морщины – тебе же нравится мой живот? – а о том, что происходит от родов у женщин внутри, вообще лучше не говорить, потому что если ты скажешь, что тебе не нравится у меня
И опять Фанфан произносит:
– Дерёвня косопузая, – громко говорит Любочка, – нарожала детей – так езжай в свой аул!
Женщина ничего не отвечает, только опускает глаза и говорит дочке: Пойдем, Танечка.
Любочке стыдно, она даже хочет извиниться, ведь в самом деле – бедная тетка, некрасивая, да еще и с ребенком.
Москва не верит слезам, не верит дождю и снегу, жаре и стуже. Она верит только своим зеленым дворам, гудящим троллейбусным проводам, семи высоткам на семи холмах, ночным кремлевским звездам; верит только тому, что остается надолго. Она верит в судьбу, потому что веришь ли, нет ли – судьба все равно сбывается, это как бабушкин вопрос, на который не надо отвечать, даже если твой ответ случайно попадает в точку.
В 1959 году Любочка вышла замуж за академика. Он был старше на тридцать лет, так что, можно считать, они