«…Впервые об этой дороге я узнал в день моего первого причастия. Мне было тогда 12 лет. Отец сказал, что Камино Сантьяго должен пройти каждый католик хотя бы раз в жизни. Но важно правильно выбрать время. «Путь должен сам тебя позвать!», – говорил отец. Я долго прислушивался, не зовет ли меня Камино? И никак не мог понять, как услышать его зов. Пока однажды ясно не почувствовал: пора. Случилось это ранней весной 1961 года, после крушения поезда, устроенного левыми. Мой брат Черу, тогда еще совсем ребенок, был в восторге от теракта и мечтал поскорее повзрослеть, чтобы примкнуть к сепаратистам. А вот я испытал разочарование от того, что погибли люди. Я был одинок, и мне не с кем было поделиться своими сомнениями. Отец пропал без вести два года назад – он не вернулся с моря. Убитая горем мать целыми днями молчала и глядела в окно. Мне ничего не оставалось делать, как просить благословения и собираться в путь. Моя дорога началась прямо отсюда, из Доностии. Я пошел в Памплону и там встретил своего наставника. Им оказался однорукий португалец Томаш, бывший моряк. Руку он потерял во время кораблекрушения: тяжелая переборка, не задраенная по недосмотру во время шторма, разрубила ее пополам. Томаш сидел на тротуаре возле альберга Иисус и Мария, сдвинув шляпу на глаза, а когда я поравнялся с ним, сказал: «Ну, вот, ты и пришел!». Я удивился, но виду не подал. На следующий день мы с ним двинулись в Путь.
Мой наставник был большой любитель вина. Осушив в сиесту бутылку, а то и две, он принимался рассказывать длинные поучительные истории из своей жизни, в которых вымысел переплетался с явью. Но я был на него не в обиде, и мне нравилось все, что он рассказывал. Я не спрашивал о нем ничего: сколько ему лет, есть ли у него семья, что он делает по жизни.
Все что хотел, он рассказывал сам. Несколько раз Томаш спасал меня от беды. Однажды в дебрях Пиренеев он спас меня от разъяренного вепря. В другой раз терпеливо выхаживал четыре дня во время лихорадки, приключившейся со мной в Ларасоане. Бывалый моряк, он и на суше оставался бродягой и не страшился ни физических тягот, ни опасностей, ни людей, ни зверей, ни духов… Его любимым выражением было: «Кораблю в гавани не грозит опасность, но не затем он создан, чтобы стоять на якоре». Тогда я был слишком молод и не мог сполна оценить ту грубоватую заботу, которой он меня окружил. Томаш терпеть не мог телячьих нежностей, но готов был перегрызть горло любому, кто посмел бы заставить меня усомниться в правильности моего Пути.Помню, как-то раз, на подходе к Утерге, я подвернул лодыжку. До города оставалось каких-нибудь пять-шесть километров. Боль была такая, что я не мог наступить на ногу. Тогда Томаш сказал: «Вот смотри! Твоя нога осталась с тобой. Она поболит и заживет. И снова будет служить тебе верой и правдой. А то, что придется идти медленнее, так это значит, что тебе сейчас не нужно спешить. Вдруг тебя догоняет твоя судьба? Доверься Камино!». И, ты знаешь, он оказался прав: моя судьба и вправду догнала меня. На следующий день я повстречал Тоду.
Увидев ее, я сразу понял: вот зачем я вывихнул ногу! Я влюбился без памяти. Тода была медсестрой, она внимательно осмотрела ногу, помазала ее мазью и забинтовала. Сказала, что пару дней лучше поберечь ее и побыть в покое. Я ответил, что это возможно только в одном случае, – если она останется со мной. Тода посмотрела на меня своими черными глазами, – долго-долго смотрела и, наконец, произнесла: «Я останусь». Так она и осталась в моей судьбе навсегда.
А Томаш на другой день попрощался и пошел дальше. Перед тем как расстаться, он отвел меня в сторону и шепнул на ухо: «Я сделал все, что нужно. Дальше иди сам. Буэн Камино!». С тех пор я его не видел. Но когда мы с Тодой дошли до Собора в Сантьяго-де-Компостела, то прочли «Аве Мария» и зажгли свечу специально за Томаша.
После этого я еще дважды проходил Камино Сантьяго. Но тот первый раз запомнил на всю жизнь. И своего наставника Томаша никогда не забуду. Ведь он помог мне повстречать свою судьбу – Тоду…».
