Хождение в Кадис

– Это камея, амулет. Подделать ее невозможно, слишком сложны правила и слишком много мелких подробностей, по которым легко распознать неопытную руку. Тот, кому ты ее передашь, знает, как я составляю амулеты, и поймет, что ты мой посланник. Он наверняка поможет отыскать карту. Но обещай: кроме тебя, никто не узнает его имя, ты не назовешь его даже под пыткой.

Барбаросса кивнул.

– Возьми, – раввин протянул ему камею. – Спрячь подальше и береги как зеницу ока, это твоя путеводная звезда.

Он поднялся со своего места, подошел к шкафу у стены, достал чернильницу, гусиное перо, полоску чистого пергамента, положил на стол и быстро вывел несколько букв.

– Посмотри, но не произноси вслух.

Барбаросса внимательно прочитал написанное и от удивления слегка встряхнул головой.

– Запомнил? – спросил раввин, не обратив на жест Барбароссы ни малейшего внимания.

– Запомнил.

Раввин отнес пергамент к миске с водой, стоящей на широком подоконнике, и тщательно смыл чернила.

– Я желаю тебе удачи. Если ты будешь с Богом, Он будет с тобой.

Несколько дней после встречи Барбаросса пребывал в недоумении. Защищать сынов завета? Но как? И почему он? И при чем тут он? Еще и еще раз пересматривая свою жизнь, он пытался понять, откуда потянулась ниточка, как он, потомственный дружинник, верный слуга русских князей, превратился в мусульманина, ходящего за советом к раввину? Где пролегала граница, переступив которую он начал неудержимо отдаляться от родного края и веры предков?

Граница не находилась, и в этой неопределенности скрывалось что-то каверзное. На какой бы части своей недолгой жизни он ни сосредотачивал внимание, все представлялось ровным и естественным. Не было пропасти, в которую он упал, или горы, через которую перебрался. В конце концов Барбаросса пришел к выводу: мир устроен так, что роковые рубежи в нем коварно неразличимы. До какого-то мгновения человек находится по одну сторону и вдруг, уже в следующее мгновение, оказывается на другой. Граница осталась за плечами, невыразимое свершилось, а человек даже не заметил.

«Слава Аллаха» безмятежно покачивалась у причала Стамбульского порта. Стояла тёплая безоблачная осень, бирюзовая вода Босфора с нежным шёпотом ласкала борта судна. Ясное, высокое небо светилось золотистыми лучами, с окрестных холмов доносился горьковатый дымок – на огородах и в садах жгли листья.

Через два дня посыльный сообщил, что визирю было бы приятно услышать о том, как слава Аллаха покрывает собой все Средиземное море, вплоть до самой Испании.

– Восточные уловки, – усмехнулся Барбаросса. – Слова в простоте не скажут! Слава Аллаха покрывает собой… Нет чтоб прямо объявить – начинай грабить испанские суда возле их берегов.

Сказал и тут же задумался. Приказ визиря означал, что перемирию приходит конец. В общем-то его и так соблюдали достаточно формально, но, видимо, султан искал повод для развязывания войны, и пираты своими действиями должны были ее спровоцировать.

Когда «Слава Аллаха» вышла из Босфора и двинулась к Средиземному морю, Барбароссе пришла в голову мысль – уж не явилась ли его недавняя беседа в синагоге причиной столь неожиданного назначения? Покрутив ее так и этак, он пришел к однозначному выводу: за приказом визиря скрывалась воля стамбульского раввина.

Н-да, было над чем задуматься. Разглядывая проплывающие мимо берега, сторожевые башни, загородные дворцы знати, казармы аскеров великой армии султана, Барбаросса дивился – откуда у этого человека такое влияние на визиря? Кто или что дало ему силу диктовать решение власть предержащим? Раввин не обладал ни богатством, достаточным для подкупа столь влиятельной особы, ни армией, ни поддержкой в народе. Значит… да, ничего другого не оставалось… значит, он задействовал потусторонние силы. Черная книга или что другое, но без колдовства тут не обошлось!

А может, он зря уподобляется суеверным суфиям? Возможно, дело обстоит гораздо проще. Юсуф-деде как-то мимоходом бросил, а Барбаросса поймал и запомнил эту фразу: «Отношения меж султанами и визирями не сложнее расчетов между владельцами соседних лавчонок на стамбульском базаре».

Но как узнать правду? И существует ли она в нашем мире? Все так зыбко и расплывчато, что однозначно полагаться можно только на холодную сталь клинка. Меч – единственный, кто не подведет. Не зря он, Афанасий-Барбаросса, не сумел принять ни далекую от мира ученость отца Ефросина, ни витиеватую мудрость суфийских трактатов. Жить нужно просто и ясно, так, как он живет на палубе пиратского корабля.

Барбаросса с наслаждением вдохнул соленый морской воздух и поглядел по сторонам. Слева, на азиатском берегу, виднелись в лиловой дымке заснеженные горы, справа, едва различимый вдалеке, медленно проплывал изрезанный берег Мраморного моря. Острова, покрытые купами желто-багряных деревьев, пузатые купеческие корабли, рыбачьи лодки, мокрые сети – мирная счастливая жизнь. Неужели ей приходит конец? И все потому, что он должен защищать сынов завета в Испании? Опять дурные мысли?! Нет им конца! Вон их из головы, вон!