Хождение в Кадис

Пленных не брали, к рассвету от гарнизона в живых остался только комендант, которого было решено отправить в Стамбул вместе с известием о победе. Быстрокрылая фелука помчала донесение визирю, а пираты приступили к дележу добычи.

Пиршество и грабежи продолжались два дня. Внешне в крепости все оставалось по-прежнему: флаги с крестами развевались над красными крышами башен, стража в блестящих рыцарских доспехах расхаживала по стенам. Пока не подойдет подмога, на Родосе, в цитадели ордена госпитальеров-иоаннитов, не должны были ни о чем знать. Для того чтобы прикрыть вышибленные пушечным выстрелом ворота, мост постоянно держали поднятым, и перед глазами моряков на проплывающих мимо судах представала привычная картина.

Поначалу Барбаросса радовался вместе со всеми. Еще бы, такое военное действо! Впервые в жизни он принял участие во взятии крепости, да еще какой крепости! Пираты единодушно считали его героем штурма и всячески восхваляли при любой возможности. Это было приятно и льстило его неизбалованному самолюбию.

На одной из пирушек он вспомнил луну, точно громадный глаз глядящую из черной ямы рва, и свою мысль о равнодушном Боге.

«Я назвал его Аллахом, – сообразил Барбаросса. – В минуту опасности я обратился к Богу и не думая, не сознавая, назвал его не Иисусом, а Аллахом. Значит, ислам укоренился в моей душе настолько, что я действительно стал мусульманином».

Радость, заполнявшая его сердце, увяла, точно молодая трава под жаркими лучами солнца. Отступившие было сомнения вновь навалились жаркой грудью. Укоряющие лица игумена Александра и отца Варфоломея всплыли перед мысленным взором.

– Разве этому мы тебя учили? – казалось, говорили они. – Ради басурманщины воспитывали? Предатель, Иуда, выродок!

«Бога я не предаю. Бог один, имена разные. Отрекаюсь от палачей и убийц в коронах и рясах».

Барбаросса отложил чашу, встал из-за стола и покинул пирушку. Его пытались удержать, но тщетно. Быстрым шагом он взобрался на стену и прошел на часть, обращенную к обрыву. Там было пусто и тихо, только ветер слегка посвистывал в бойницах. Вид был мрачным, нигде ни души. Но это и нравилось Барбароссе, он хотел остаться наедине со своими мыслями.

Стена стояла на самом краю обрыва; сразу за дикими скалами, поросшими кое-где кустами кизила и дрока, распахивалась бесконечная синева пустого пространства.

На горизонте вздымалась высокая гряда гор, дрожавшая в голубоватой дымке, а перед ними тянулась пустыня, сухая и безлюдная.

– Я ведь уже думал об этом, – шептал Барбаросса, – и уже решал, как поступить. Почему же возвращаются ко мне те же самые мысли, почему тревожат и не дают покоя?! Что за нескончаемая мука, неужели я никогда не найду успокоения?

Он вдруг вспомнил любимое присловье ясновидца:

«Люди напрасно опасаются ранней смерти – мы гораздо полнее умерщвляем себя тем, что продолжаем жить».

В медресе ему эта фраза казалась напыщенной, ведь жить всегда лучше, чем умереть. И вот тогда, стоя на крепостной стене, он впервые понял, как жизнь может обратиться в ад и что имел в виду Юсуф-деде.

Из далеких гор ветер пригнал черные, с багряно-бурым отсветом тучи. Собиралась гроза, душный воздух потяжелел и навис над крепостью. Над морем загромыхало, из туч стали остро проскакивать ослепительно белые молнии.

Через три дня из Стамбула подошли пять больших военных судов. Новый гарнизон занял крепость, другие флаги затрепетали над ее башнями. Вновь назначенный комендант поблагодарил капитана за ратный подвиг, пожелал дальнейших успехов и счастливого плавания. Намек был понятен, наградой за взятие крепости был многодневный беспрепятственный грабеж, а теперь от пиратской вольницы требовали не подрывать дисциплину аскеров и уваливать подальше.

До весны галера курсировала между бесчисленными островами греческого архипелага, наводя ужас на рыцарей-иоаннитов. Все попытки загнать ее в ловушку или неожиданно подстеречь заканчивались ничем. Капитан и Якуб, ставший его первым помощником, ловко выворачивались из всех сетей.

Во время взятия крепости погиб прежний помощник капитана, и тот предложил Барбароссе занять это место. Барбаросса решительно отказался, ему было хорошо и просто на галере, роль командира совсем его не прельщала. Этого блюда он уже досыта отведал на когге. Тогда-то первым помощником и стал Якуб. Однако он недолго оставался на этой должности: в первый месяц лета произошло событие, круто изменившее жизнь всей пиратской команды.

– Корабль на горизонте! – выкрикнул впередсмотрящий, сидевший в бочке, привязанной к верхушке мачты. При попутном ветре на ней поднимали косой парус, дающий гребцам-невольникам возможность передохнуть.

Якуб сощурился от солнца и приложил правую ладонь козырьком ко лбу.

– Что-то я не вижу, – крикнул он впередсмотрящему. – Тебе, часом, не снится?

– Аллахом клянусь! Левее смотри, да не туда, еще левее. Неужели не видишь?!

– Теперь вижу, – отозвался Якуб. – Дежурный – бей в тулумбас, все наверх!