Хождение в Кадис

Барбаросса ошибся в своих предположениях, война не началась ни в том году, ни в следующем. «Слава Аллаха» грабила испанские и венецианские корабли, изредка нападая на деревушки европейского побережья, обращая их в прах и пепел. Особенно доставалось окрестностям Кадиса, Барбаросса искал связь с тамошними евреями, но не находил.

В Кадисской бухте квартировали десятки судов военного флота Испании. Каждый раз после дерзкого налета они выходили в море на поиски пирата, и каждый раз возвращались ни с чем. «Слава Аллаха», словно предупрежденная, успевала вовремя улизнуть. Секрет этой неуловимости был известен только двоим: самому Барбароссе и его первому помощнику.

Некий доброжелатель с помощью голубиной почты регулярно доносил пиратам о передвижениях боевых каракк испанцев. Имени смельчака, рисковавшего не только собственной жизнью, но и жизнями всей своей семьи, никто не знал. Барбаросса предполагал, будто речь идет о томящемся мщением мусульманине.

Клетку с голубями доставил на «Славу Аллаха» рыба-караб. Когда он рассказывал обступившим его пиратам о бесчинствах католических священников и разнузданности простого люда, по его лицу катились слезы.

– Это звери, а не люди, – повторял рыбак. – Безжалостные, дикие звери. Убивайте их, как только увидите! Не жалейте никого, режьте, топите, вешайте – пусть они хоть немного расплатятся за измывательства над беззащитными мусульманами.

– Кто поручил тебе привезти нам голубей? – спросил Барбаросса, отведя рыбака в свою каюту. – И что этот человек хочет от нас?

– Капудан-паша, – ответил рыбак, – клянусь здоровьем своих детей, я не знаю. Корзинку мне принес лавочник из нашей деревни, но он тоже не знает, от кого голуби. Ночью к нему пришли двое в масках и велели передать мне.

– А он не побоялся, что это шпионы инквизиции или переодетые альгвазилы?

– Они говорили по-арабски очень чисто, никакой гяур не в состоянии так выучить язык. Ну и кроме того… – он смущенно замолк.

– Кроме того, – подхватил Барбаросса, – они хорошо заплатили?

– Очень хорошо. Лавочник закопал деньги в надежном месте и прождал три недели. Если бы тут был подвох и за ним бы пришли, он бы сразу от всего отказался.

– Отказался, как же, – скривил губы Барбаросса. – Собственными руками выкопал бы и принес… Инквизиция умеет развязывать языки. У святых отцов дети отправляют родителей на костер, а матери утверждают, будто чада на их глазах продавали душу дьяволу.

– Ох, ох, – понурился рыбак. – Это верно. Но в конце концов за лавочником никто не пришел, и тогда он неделю назад передал голубей мне.

– Ты хочешь сказать, что прошел уже месяц?

– Да. Я тоже боялся. Да и ваш корабль не подходил близко к берегу.

Загорелое лицо рыбака заблестело от пота, разговор с грозным капудан-пашой давался ему нелегко.

Барбаросса отпустил рыбака восвояси, а ночью, когда бодрствовали только дневальные, привязал к ноге голубя записку с двумя словами – «Привет, Барбаросса» – и выпустил его из окна своей каюты. Написать записку помог первый помощник, ради этого пришлось посвятить его в суть дела.

Голубь вернулся на следующий день. В привязанной к ноге записке было указано, какие военные корабли готовятся к выходу из гавани.

– Ого, – удивился помощник. – Сразу четыре каракки! Не иначе, как за нами.

– Похоже на то, – согласился Барбаросса. – Пора пускаться в бега.

К Кадисскому побережью «Слава Аллаха» вернулась через две недели. Барбаросса велел поднять на мачте черно-рыжий вымпел, пожалованный ему визирем за успешные операции. Черная половина напоминала о священном камне Кааба, а рыжая – о цвете капитанской бороды.

Посланный в Кадис голубь вернулся с донесением: корабли стоят на якоре и производят мелкий ремонт, матросы гуляют по городу.

Тем же вечером запылал прибрежный городок Чипиона. Солдат и офицеров перебили в бою, пленных не брали. Алькальда, альгвазилов, падре и других священнослужителей повесили на площади. Об участи девушек и женщин Барбаросса предпочитал не думать. Сам он продолжал вести себя по-монашески и не собирался что-либо менять.

Изнасилования были составной частью пиратской жизни. О них мечтали во время долгих переходов, они были главной темой ежедневных разговоров, ими без конца хвастались, смаковали подробности. Портовые проститутки, отдаваясь клиентам с безразличной привычностью, не доставляли столь острого наслаждения, нарочитые выражения страсти никого не обманывали. Вопли и слезы насилуемой, ее живое сопротивление изрядно украшали процесс. Поэтому, ворвавшись в деревушку или городок, пираты первым делом истребляли мужчин, а затем сразу же принимались за женщин. Грабеж начинался после того, как удовлетворенная похоть опускала голову.