Хождение в Кадис

– Поверьте, – решительно перебил его Гонсалес, – я делаю все, что в моих силах. Увы, распущенность царит в нашем городе, содомиты чувствуют себя чересчур привольно. Нужен еще один преподобный отец Гаудиос, чтобы перевернуть Кадис, иначе нам несдобровать. Что же касается ваших денег – они пущены в ход и, я надеюсь, принесут желаемые плоды. А пока, – он картинно развел руками, – пока я ничем не могу быть вам полезен, хотя уверен, что вскорости… – Он замолк, не завершив фразу. Сантьяго кратко поблагодарил его, распрощался и вышел. Делать было нечего, оставалось только ждать.

Он рассеянно прошел через припортовую площадь, миновал Аделантадо и оказался на площади перед собором. Там творилось что-то непонятное. Толпа окружила возвышение, на котором стоял человек, прикованный железными цепями к столбу. Непонятность длилась не больше мгновения, услышав бой барабана, Сантьяго понял, что происходит.

Он стал огибать толпу, стараясь не смотреть на страшное зрелище, но глаза сами возвращались к осужденному. Тот стоял, опустив голову, и что-то бормотал себе под нос. Вдруг перед его лицом взметнулся язык пламени, видимо, палач поднес факел к хворосту, и жуткий вопль заглушил шум толпы. Человек задрал лицо к небу и заорал что-то на незнакомом языке. Он вопил так истошно, словно сила крика могла приглушить величину боли.

– Кого жгут? – спросил Сантьяго в спины зрителей.

– Еврея, – не оборачиваясь, ответили ему. – Притворялся благочестивым католиком, а втайне вершил свои гнусные обряды.

– От святых отцов скрыться невозможно, – добавил кто-то. – Поделом ему, поделом, Бога нельзя обманывать.

– Зачем Испании чужеродцы? – сердито воскликнул кто-то из толпы. – Выгнать их всех, да побыстрее. Мало нам собственных еретиков?

Ветерок принес от костра пылающее дыхание пламени, добавив его к полуденному зною, еретик на костре захлебнулся плачем и стих, вонь паленого мяса наполнила площадь. Сантьяго захотелось укрыться от жары в прохладном полумраке собора, и он направился к его высокому входу.

Ереси не место на святой земле Испании, да, тут он согласен с инквизицией. Его всегда пугала эта мрачная институция церкви, но добрая улыбка отца Бартоломео заставляла верить в лучшее. Верить, что отцы в сутанах с капюшонами, оставляющими в тени лица, действуют во благо родины, народа и веры.

На ступенях, ведущих к собору, сидел кадисский сумасшедший по кличке Амен. Никто не знал, сколько ему лет, годы, проходя мимо, не старили его. Сантьяго помнил нищего, сколько помнил себя самого: с кудлатой седой шевелюрой, полураздетого в любую погоду, с позеленевшим медным крестом на груди и в деревянных башмаках на черных от грязи босых ногах. Кличку свою он получил за постоянное повторение слова «амен». Им он отвечал на любое обращение, на случайно услышанную фразу, на лай собаки, воркование голубя, удары грома, колокольный звон.

– Его душа уже перешла в иной мир, – как-то объяснил Сантьяго падре Бартоломео, – и только бренная оболочка застряла в нашем. Он видит, что все от Господа, любое слово и дело вершатся в соответствии с Его волей, и поэтому на все говорит «амен».

Проходя мимо, Сантьяго бросил в раскрытую ладонь нищего мелкую монетку. Тот сжал ладонь, искоса глянул на Сантьяго, но вместо «амен» отрицательно повел головой.

– Этим не отделаешься, – произнес он дребезжащим голосом. Сантьяго замер. Нищий никогда не заговаривал не только с ним, но и вообще с кем бы то ни было.

– Хорошо, – сказал он, доставая монету покрупнее. – Столько хватит?

– Нет, – ощерил зубы нищий, хватая деньги.

– Чего же хочешь?

– Душу давай!

– Не много ли ты просишь? – улыбнулся Сантьяго. Непомерность требования сумасшедшего рассмешила его.

– Тогда на костер! – жарко прошептал нищий. – На костер, немедленно на костер!

Он встал со своего места и побрел через площадь, направляясь к ближайшей харчевне.

– Бедный дурачок, – прошептал Сантьяго. – Наверное, давно голодным ходит. Ну, на эти деньги его накормят до отвала.

Он переступил порог собора и спустя несколько мгновений погрузился в тишину и прохладу. Сантьяго приходил сюда каждое воскресенье на протяжении многих лет и знал тут каждую плиту, каждую скульптуру и картину, как знают страницы любимой, много раз читанной книги.

За последним рядом пустых скамеек он заметил коленопреклоненную фигуру и сразу узнал падре Бартоломео.

«Он ведь входит в трибунал инквизиции, – подумал Сантьяго. – Видимо, следил за выполнением приговора».

Он подошел к падре и опустился рядом с ним на колени. Тот повернул голову, улыбнулся, и от этой улыбки у Сантьяго стало легко на сердце.

«Все-таки он святой, – решил Сантьяго. – Иначе чем объяснить такое воздействие на меня? Ведь только что было тяжело, плохо и неприятно, но стоило лишь заглянуть в глаза падре, и все перевернулось».

В соборе витал запах горелого мяса. Падре Бартоломео закончил молиться, поднялся на ноги и перекрестил стоящего на коленях Сантьяго.

– Благослови тебя Господь, дитя мое, – мягко произнес он. – Надеюсь, ты принес мне добрые вести. Ферди нашелся?