Хождение в Кадис

– Капитан, он же хозяин когга, – пояснил Афанасию Питер. – Все мы в его руке. Жалованье у нас небольшое, главный кусок перепадает по прибытии в Любек, когда товар на склады уходит. Там хозяин каждому добавляет по своему разумению. Разница по сравнению с жалованием может быть в два-три раза. Все это знают, потому и стараются.

Питер, по указанию капитана, свел Афанасия на нижнюю палубу под кормовой надстройкой, открыл кладовую, набитую всяким оружием, и велел:

– Выбери, что по руке. Скоро в Неву войдем, там весело будет.

Афанасий подобрал себе большой лук, наладил, прикинул по руке кистень, сменил меч на более длинный. Узкую и короткую кольчугу он оставил в кладовой, а вместо нее взял нагрудник из толстой кожи и такие же нарукавники. Теперь оставалось лишь встретить противника, и тот не заставил себя ждать.

После безграничной озерной глади Нева показалась Афанасию сумрачной и скучной. Пологие топкие берега, покрытые низким кустарником, тянулись и тянулись, не давая взгляду возможности зацепиться. К вечеру река начала заметно сужаться, капитан, не раз и не два проходивший через эти места, велел охране приготовиться и ждать нападения. Сумерки уже собрались упасть на серую поверхность Невы, когда из-за мыса выскочила большая ладья, набитая вооруженными людьми, и помчалась наперерез коггу.

– Навести пушку, – хладнокровно приказал капитан.

– Погодите-ка, – попросил Афанасий, доставая лук. – С этими я сам управлюсь.

– Попробуй, – согласился ганзеец.

Матросы быстро разобрали оружие и спрятались за высокими бортами. Охранники, стараясь держаться незаметно, заняли места на платформах на носу и корме судна. Афанасий подошел к краю носовой платформы и принялся рассматривать быстро приближающуюся ладью.

На веслах сидели человек двадцать, еще примерно столько же стояли вдоль бортов и громко орали, желая запугать команду «купца», а себя взбодрить.

«Подлые людишки, – подумал Афанасий. – Сброд человеческий. Главное, чтобы стрел хватило».

Он вытащил первую, приладил к тетиве и почти не целясь пустил в рулевого. Тот вскрикнул, нелепо взмахнул руками, упал в воду и камнем пошел ко дну. Ладью потянуло вправо, и спустя несколько мгновений она стала боком к носу когга. С высокой платформы Афанасий видел нападающих словно на ладони.

Пока лихоимцы успели сообразить, что происходит, у троих из груди уже торчало оперение стрелы. Один из разбойников выкрикнул команду, остальные схватили щиты, сваленные на дне ладьи, и, подняв вверх, попытались прикрыть гребцов. Убитого рулевого сменил другой разбойник, ладья выровняла курс, рванулась вперед, расстояние между ней и коггом стало стремительно сокращаться. Разбойники, почувствовав себя в относительной безопасности, снова заорали.

Афанасий усмехнулся и принялся класть стрелы в зазоры между щитами. Крики боли тотчас перекрыли ор, Афанасий стрелял без остановки, не думая, глаза самостоятельно выбирали цель, а руки, словно продолжение глаз, безошибочно соединяли с ней стрелу. Сноровка, привитая Онисифором, годы упражнений, добывание белок, битвы с волками, ежедневная охота в течение десяти лет на лесного зверя для пропитания чернецов Трехсвятительского монастыря – все это словно отодвинуло в сторону разум Афанасия и принялось действовать самостоятельно: ловко, споро, умело.

Он стрелял без остановки, а когда стрелы в колчане закончились, Питер подал ему новый. Вскоре весла бессильно опустились на воду, крики стихли, и медленно вращающуюся вокруг своей оси ладью пронесло вдоль правого борта когга. Утыканные стрелами бездыханные тела, стоны раненых, потоки крови.

– А ты, однако, зверь, – уважительно произнес капитан, когда Афанасий спустился на палубу, и в его устах это прозвучало как наивысшая похвала.

На следующей стоянке капитан не позвал Афанасия на разгрузку, что было немедленно замечено всей охраной.

Второе нападение оказалось куда более серьезным. В узком месте между отмелями, когда когг не мог, подняв паруса, оторваться от преследователей, с левого и правого берега кинулись две большие лодки, на высоких носах которых красовались резные головы медведя.

«Ушкуйники», – сообразил Афанасий. Отец рассказывал про вольных новгородцев, сбивавшихся в ватаги для походов на шведов и ливонцев, а затем частенько превращавшихся в обыкновенных разбойников. От обычных лихоимцев их отличало умение драться и хорошее вооружение. Капитан озабоченно приказал свистеть в свисток, но охрана уже сама проснулась и выскочила на палубу, срочно натягивая доспехи.

Разбойники действовали умело: когда ушкуи уткнулись в когг, на борт полетели крючья с привязанными веревками. Крючья мертво впились в планшир, ушкуйники тут же приладили веревочные лестницы и полезли наверх, зажав в зубах мечи. Лучники, стоявшие на носу и корме ушкуев, прикрывали карабкавшихся. Прошло совсем немного времени после начала нападения, как палуба мирного купеческого судна превратилась в поле битвы.