Сия комиссия открыла, что в разных городах, особенно в Москве, в девичьих монастырях собираются всякого звания мужчины и женщины, выбирали
Вступающего в их сословие приводили к присяге и страшным образом заклинали, чтобы он предание их считал наисвященнейшим и никому не открывал их Тайны, поучали его, чтобы он носил на себе
Наличие определенных установок следствия, которые переносятся на тексты показаний, в общем, не удивительно. Более странным представляется некритическое отношение следующего поколения историков к протоколам допросов. Например, Н. В. Реутский, которого, впрочем, еще В. В. Нечаев обвинял в небрежной работе с источниками[273]
, в своем труде «Люди Божии и скопцы» пересказывает текст показаний московского купца Ивана Фёдорова Чуркина, который «первого же рожденного… от жены ребенка мужеского пола… окрестил по хлыстовскому обряду и, воздав ему божественное поклонение, тут же собственноручно заколол его. На высушенном сердце и крови невинной жертвы они приготовили хлебы, и Чуркин стал собирать в своем доме хлыстовские сборища»[274].Очевидно, что перед нами ситуация так называемого «кровавого навета», необычная тем, что в роли жертвы выступают незаконные (при провозглашенном отрицании сексуальных контактов даже в браке) собственные дети согласников.
А. А. Панченко считает, что автором историй о подобных жертвоприношениях были следователи, а источник самой идеи «навета» видит в посланиях митрополита Игнатия Тобольского и в «Розыске о раскольничьей брынской вере» митрополита Димитрия Ростовского.[275]
Ссылаясь на фрагменты показаний колодников первых комиссий, А. А. Панченко выделяет следующие мотивы легенды о ритуальных убийствах на радениях: