История путешествия Афанасия Никитина изложена им ясно и просто. Он отправился из родной Твери в «Ширванскую землю» на Северном Кавказе, имея с собой путевые грамоты только от своего князя – Великого князя Тверского Михаила Борисовича и от архиепископа Тверского Геннадия; спустился Волгой мимо Калязинского монастыря, проехал Углич и добрался до Костромы, находившейся во владениях московского великого князя Ивана III; великокняжеский наместник отпустил его далее. В Нижнем Новгороде, также уже находившемся под властью Москвы, Никитин рассчитывал присоединиться к каравану московского посла в Ширван Василия Папина, но разминулся с ним и вынужден был поехать вместе с возвращавшимся из Москвы ширванским послом Хасанбеком. Под Астраханью Никитин и его товарищи были ограблены ногайскими татарами, а затем, на берегу Каспийского моря, – кайтаками. Купцы обратились к «ширваншаху» (главе Ширванского княжества), прося дать им хотя бы средства, «чем доити до Руси», но получили отказ. «И мы заплакав да разошлись кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли…»*[1394]
. Эта альтернатива понятна. Торговые операции того времени постоянно были связаны с кредитом; отправляясь в далекое и трудное путешествие, «гость» едва ли всегда мог иметь ту огромную сумму, которая нужна была для осуществления всех его заморских торговых операций; рассчитывая на доход, купец брал с собой не только свой, но и чужой товар, а иногда и деньги. Говоря о купцах своего каравана после ограбления, Никитин четко разделял их на две группы: те, «у кого что есть на Руси» – и кто, следовательно, не попадал в категорию должников, – и те, «кто должен». Первые пошли на Русь, вторые – «куды очи понесли». К какой из этих групп принадлежал сам Афанасий? Ясно, что ко второй – он пошел, «куда его очи понесли». Значит, на Руси он оказался бы в числе должников. Что ему грозило? Законодательство того времени, основанное на «Русской Правде» и позже оформленное в общерусских Судебниках 1497 и 1550 годов, отличало должника, «утерявшего» товар или деньги «безхитростно», в частности, из-за захвата его враждебной «ратью», от должника злостного, например, пьяницы. «Безхитростный» имел право уплатить долг в рассрочку и без «росту» – процентов, но все же должен был уплатить сполна. А если денег не было? Тогда, очевидно, вступало в силу то общее положение, которое сразу же применялось к должникам злостным: несостоятельный должник ставился на «правеж», т. е. подвергался унизительной процедуре публичного следствия, включавшего избиение, а затем выдавался истцу «головою до искупа», т. е. был обязан служить истцу в качестве холопа до тех пор, пока не расплатится с долгом[1395].Такая перспектива не привлекала Афанасия Никитина. Как и другие его товарищи-должники, он, «заплакав», стал искать каких-либо средств для возвращения на Русь хотя бы без долгов. Ограниченные возможности, которые возникали на Кавказе перед членами каравана Никитина, перечисляет он сам – одни остались в Шамахе (столице «Ширванской земли»), другие пошли в Баку (также принадлежавший «ширваншахам»). Афанасия «очи понесли» значительно дальше – он побывал и в Дербенте, и в Баку, затем морем добрался до иранского Чебокара, оттуда через «Гурмыз» (Ормузд) и Индийское море – в Индию.
Таков рассказ самого Афанасия Никитина об обстоятельствах его необычного путешествия; после краткого описания своего маршрута он переходит к основной части рассказа: «И тут есть Индийская страна…».
Одной из характернейших черт древнерусской литературы была присущая ей «этикетность» – древнерусский автор постоянно описывал не то, что действительно происходило с ним, а что должно было происходить согласно определенным литературным канонам. Свойственна была такая этикетность и древнерусскому биографическому жанру: образы святых в древнерусских житиях – это, по известному выражению В.О. Ключевского, не портреты, а иконы[1396]
. Вовсе не является гарантией достоверности и повествование от первого лица в литературных памятниках: в таких повествованиях, например, в «Сказании об Индийском царстве» – легендарном письме индийского «царя-попа» Иоанна византийскому императору, частично в сказочной «Повести о Вавилоне» XV в., в рассказе новгородцев, видевших «земной рай», включенном в летописное Послание Василия Федору о земном рае, от первого лица сообщаются явно фантастические и сказочные эпизоды.