Хожение за три моря

Именно к этому времени пребывания в Индии относится сближение Афанасия Никитина с индусами и, надо полагать, знакомство с учением бхакти. Консолидация в XIV–XV вв. сословия горожан в Индии вызвала к жизни тенденцию к преодолению конфессиональной и корпоративной кастовой обособленности отдельных групп торгово-ремесленного населения, что обнаружило себя в учениях, объединяемых в литературе понятием «бхакти» (санскр. «любовь к богу»). Проповедуя идею единого бога создателя, бога истины, бхакты восстали против притязаний брахманов и мулл на роль «посредников» между человеком и богом, говорили о возможности «спасения» вне зависимости человека от кастовой и религиозной принадлежности. «Город индусского бога на Востоке (Бенарес), а город мусульманского – на Западе (Мекка), – проповедовал Кабир, – но ищите его у себя в сердце, ибо там бог мусульман и индусов»[1467]. Сочетав в себе элементы ислама и индуизма, бхакти стало выражением процесса сближения местного и привнесенного в страну мусульманами культурных субстратов. «Идеология бхакти, – пишет К.3. Ашрафян, – представляла прогрессивную тенденцию культурного процесса в средневековой Индии: в качестве самостоятельной демократической струи в этом процессе она противопоставляла себя феодально-клерикальной культуре, отрицая сословно-классовые принципы»[1468]. Один из сторонников так выразил идею равенства в учении бхакти. «Поскольку я вижу тебя во всем, я не вижу разницы между индусом и тюрком. Оба имеют одинаковую душу, тело, глаза, нос; оба они – творение господа. Оба слушают ушами, ощущают вкус языком, оба испытывают голод и одарены разумом; одно и то же нравится и не нравится обоим, и оба одинаково чувствуют боль и радость»[1469]. Карамзин заметил, что Афанасий Никитин в Индии не только «купечествовал», но и рассуждал «о вере», однако историк ничего не сказал о характере этих рассуждений[1470]. Между тем высказывания русского путешественника, возможно, уже знакомого с еретическими учениями еще до приезда в Индию, говорят о том, что в его мировоззрении нашло отражение учение бхакти. Ищущий путей к социальной справедливости Афанасий Никитин утверждает, что нравственная чистота человека не зависит от принадлежности к одной из «вер» (Л, л. 456). Никитин сближает идею происхождения всех людей от Адама с воззрениями индусов, истолковывая последние в том смысле, что они также придерживаются этой идеи (Т, л. 377–377 об.). Сближая свои воззрения с идеями бхакти, он говорит, что храм Парват для индусов то же, что Иерусалим для христиан и Мекка для мусульман (Т, л. 377 об.; Л, л. 449). В двухчленную формулу бхакти русский путешественник включает новый, третий элемент и таким образом выступает в качестве самостоятельного мыслителя. При этом искания в области веры не колеблют его любви к Родине. «Нет страны, подобной ей в мире!» – восклицает Афанасий Никитин, думая о Руси в далеких краях.

Почти не прекращающаяся изнурительная война принесла неисчислимые бедствия народам Южной Индии, свидетельства чему мы находим и в записках Никитина. Феодальные усобицы привели вскоре к распаду государства Бахманидов на отдельные владения, и враждующие державы не смогли оказать сопротивления европейским колонизаторам, путь которым открыл Васко да Гама. Так что русский путешественник застал расцвет и начало заката Деканской империи.

Таково было положение в стране, когда Афанасий Никитин предпринял свое последнее путешествие по Индии. Время, на которое оно приходится, и, за немногими исключениями, маршрут мы можем определить довольно точно.

Столицу Бахманидов русский путешественник покинул в апреле 1473 г. По его собственным словам, он вышел из Бидара «за месяць до улу багряма бесерменьскаго» (Л, л. 456). Если раньше по дате этого переходящего праздника мы установили год, то теперь можно проделать обратную операцию: зная год, назвать дату «большого байрама», за месяц до которого Афанасий Никитин направился в Гулбаргу. В 1473 г. курбан байрам падает на 8–11 мая.

Самый праздник русский путешественник провел в Гулбарге, отметив, явно не в срок, Пасху. Здесь он окончательно принял решение о сроках своего возвращения на Родину: «В пятый же Велик день възмыслих ся на Русь» (Л, л. 456). Две недели спустя после курбан байрама, т. е. в конце мая, город встречал войска Мухаммеда III, возвращавшиеся из-под Белгаона. «Султан пришол да меликьтучар с ратию своею 15 (день. – Л. С.) по уле багряме а в Келбергу», – пишет Никитин (Л, л. 456). Здесь путешественник узнал истинные подробности о военных действиях и их исходе: война, объявленная победоносной, оказалась неудачной.