Хожение за три моря

Эта державная тенденция «богохранимаго града Твери», о котором писал инок Фома, была выражена также в изученной Б.М. Клоссом тверской агиографии, продолжавшейся и в XVII в.[137] Традиция прославления тверских «царей» отразилась в найденном А.Н. Насоновым «летописце о великих княжениих» в списках первой половины XVII в.[138] Как видим, даже покорение Твери Иваном III и ее разорение Иваном IV не заставили тверичей отказаться от сознания, что именно их земля есть духовный центр мира, что именно они – истинный краеугольный камень Святой Руси.

Тем паче не было никаких сомнений у Афанасия Никитина, когда он собирался в путь, взяв охранную грамоту у слишком юного для самостоятельного правления великого князя Михаила Борисовича. Тверь была лучшим городом мира, ее князь – идеальным правителем, а ее купцы – первыми среди всех. Тверской купец не был ограниченным местным патриотом: он любил всю Русь, центром которой была Тверь. Кроме Твери важным центром была Москва, чьи купцы соревновались с тверскими, а великий князь имел влияние, с которым следовало считаться в дальней дороге. Но ведь он приходился Михаилу Борисовичу Тверскому зятем, Москва процветала при своей великой княгине из Твери, так что проблем с москвичами не было. Афанасий Никитин просто и естественно использовал их в своих целях.

Раздобыв в кредит значительные средства на свою Каспийскую экспедицию и закупив нужные товары, купец озаботился безопасностью маршрута. Хороший прием в городах на Волге и берегах Каспия ему должны были обеспечить грамоты, удостоверяющие, что он – добропорядочный купец под защитой Твери. Смысл этих грамот нужно пояснить, уж больно слабую они давали защиту в пути. Заодно мы представим себе, что за путь Афанасию Никитину предстоял.

Ни гарантии безопасности, ни просто надежной защиты в русской земле и тем паче за ее пределами грамоты дать не могли. С современной точки зрения Волга ниже Нижнего Новгорода представляла собой сплошное разбойничье гнездо, где промышляли банды всех окрестных племен, не исключая русских и включая крупные, хорошо организованные пиратские флотилии. Причем наши профессиональные пираты, новгородские и вятские ушкуйники, грабили не менее лихо, чем татары и ногайцы, марийцы и чуваши, и т. д., и т. п. (не хочу никого обидеть невниманием – все, кто жил или кочевал по берегам Волги, в этом отличились).

За сто лет до путешествия Афанасия Никитина ушкуйники разграбили и сожгли Кострому и Ярославаль: не то, что грамоты, а рать великого князя Тверского не смогла их защитить. В первой половине XIV в. бывало, что разбойники захватывали и самих князей. Вы скажете, что это дела давние. Но в 1471 г., когда Афанасий Никитин был в Индии, рать вятских ушкуйников воеводы Кости Юрьева прошла Камой и Волгой до столицы Орды Сарая, разграбила город и ушла, разбив по пути водное войско казанских татар[139].

Не то, чтобы я желал убавить славу позднейших пиратов Карибского моря, но в целом по сравнению с Волгой и Каспием (вспомним хотя бы наши пиратские рейды от Вещего Олега до С.Т. Разина) это далекое море было тихим местечком. Так повелось исстари. Великий Волжский путь был, до открытия заокеанских путей, богатейшим в Европе. Именно здесь, больше, чем на Днепровском и Донском путях, зародились и вошли в силу древние русы, воины-торговцы[140].

Пройти Великим Волжским путем всегда было нелегко. Я сам прошел его на древнерусской ладье: там и без разбойников страшно, когда посреди необъятного простора внезапно налетает гроза: ладью если вихрь не опрокинет, то молния поразит. Парус требует постоянных забот: русло реки извилисто, ветер переменчив. Много приходится грести; путь такой дальний, что и у могучих предков занимал не один месяц. А ведь их еще всюду подстерегали разбойники. Все берега там покрыты кладами с серебром, за которыми хозяева не смогли вернуться, с VIII в. до XVIII. Огромное богатство, которое могла принести купцу дальняя торговля, давалось ценой огромного риска. Тверичи, державшие на Руси XV в. первенство в волжской торговле, имели все основания гордиться своими отважными купцами.

Но вернемся к охранным грамотам. С татарами и ногайцами в Казани, Сарае, Астрахани и т. п. русские князья веками заключали договоры о неприкосновенности купцов и их товаров. Они соблюдались к взаимной выгоде до момента, когда местным правителям срочно требовалось много денег и/или они решали воевать. Тогда русских купцов организованно грабили и благо если не убивали и не продавали в рабство. Тем не менее, после войны договоры неизменно возобновлялись. Значит, грамоты князей русским купцам имели смысл. Княжеская власть охраняла своих купцов: часто неудачно, но с достойным уважения упорством.

Тверского государственного архива тех времен не сохранилось. А московский, о котором мы говорили, вспоминая деятельность дьяка Василия Мамырева, начинается делом 1474 г. о поездке дьяка Никиты Васильевича Беклемишева в Крым, где мы читаем имена московских купцов, ограбленных генуэзскими хозяевами города Кафа.