Хожение за три моря

Вы будете смеяться, но в 1472 г. товары московских гостей Гриди Жука и Степана Васильевича Дмитриева (он, во главе каравана, в 1470–1490‑х гг. побывал в этих местах трижды) были конфискованы генуэзцами по выдуманному ими обвинению, будто генуэзский караван был ограблен в степях современной Украины людьми великого князя Московского. Если вам кажется, что аналогий с современностью мало, добавлю: продав награбленное за огромную по тем временам сумму в 2 тысячи рублей, генуэзцы не присвоили деньги открыто, а заморозили их на банковском счете.

Наш посол должен был объяснить западным европейцам, которые доселе следуют своей традиции грабежа русских денег и товаров, простую мысль великого князя Московского: свободная торговля его купцов в Кафе и генуэзцев в его владениях выгодна обеим сторонам. Ограбление русских купцов делает генуэзскую торговлю во владениях Москвы и транзитом через них невозможной: «Ино то уже не мы путь затворяем – вы путь купцом затворяете». Республика Генуя несла убытки, но требования Беклемишева вернуть деньги ее власти презрели[141].

Великий князь Иван III не отказался от защиты купцов во вроде бы безнадежном деле. В следующем, 1475 г., боярин Алексей Иванович Старков, имевший главной целью договориться с ханом Менгли-Гиреем о союзе против хана Ахмата (до сражений на Угре оставалось менее 5 лет), обратил требование генуэзским властям Кафы вернуть деньги Жуку и Дмитриеву уже к самому хану, номинальному сюзерену города. Делу купцов посвящены 2 из 4‑х статей наказа Старкову. Хану и генуэзцам велено было передать, что Иван III дела о грабеже его людей не оставит. Не вернут деньги и товары – великий князь сам возьмет убытки с генуэзцев[142].

В итоге республика Генуя потеряла больше награбленного, а гость Дмитриев, видимо, получив компенсацию от великого князя, продолжил заграничную торговлю[143]. Ирония истории выразилась в том, что в том же 1475 г., вскоре после поездки Старкова, и крымский хан Менгли-Гирей, неспособный отвечать за безобразия на своей земле, потерял престол, и генуэзцы утратили власть в Кафе, взятой турками: те казнили триста генуэзцев и наложили на город огромную контрибуцию[144].

Османы, хорошо понимавшие державное значение охраны купцов и их имущества, быстро навели порядок, и торговля Кафы с Москвой возобновилась. Менгли-Гирей, проведя три года в турецком плену и снова став ханом только как вассал Блистательной Порты, опомнился и выступил союзником Ивана III в решительном для борьбы Москвы с Ордой 1480 г.

Вряд ли юный великий князь Тверской Михаил Борисович мог действовать столь же решительно. По крайней мере Афанасий Никитин, пришедший в Кафу 5 ноября 1474 г., на помощь от Твери по поводу своего ограбления на Волге не надеялся (хотя надо учесть, что тверских документов того времени не сохранилось). В истории с московской заботой об ограбленных генуэзцами купцах интересно предположение о компенсации им убытков из сумм, полученных от конфискации генуэзского имущества великим князем Московским. Правда, это только предположения, уступающие версии о возмещении им убытков генуэзскими протекторами банка св. Георгия[145].

Хоть грамота от Михаила Борисовича и не давала серьезной защиты, она свидетельствовала, что Афанасий Никитин – настоящий тверской купец, а не разбойник под купеческим обличием, каких было немало. Важна была грамота и для предъявления сборщикам налогов на пути, пересекавшем земли и великого князя Московского, и бывшей с ним в хороших тогда отношениях Казани. Размер пошлины, «мыта», устанавливался государственными соглашениями, и грамота должна была гарантировать, что с купца не возьмут больше положенного. Но все знали о малолетстве великого князя, за которого правили в Твери бояре. Поэтому Афанасий Никитин не поленился взять грамоту и от тверского посадника (градоправителя) Бориса Захаровича.

Этого было мало. Хорошей охранной грамотой в обычное время была грамота от тверского епископа. Во всех землях Орды, по древним ярлыкам татарских ханов митрополитам всея Руси со времен митрополита Кирилла (1266), выехавшего в Восточную Русь при Александре Невском, обеспечивалась неприкосновенность православного духовенства и его имущества. Она не распространялась на простых прихожан, но благодаря веротерпимости Орды вдоль Волги образовалось немало монастырей, а в городах Орды были сильные православные общины, способные временами защитить единоверных купцов.