– Кстати, как там Румыния? – перепрыгнул я на параллельную тему. Мне совсем не хотелось, чтобы полковник начал допытываться, куда именно я решил удрать. Я имел все основания надеяться на то, что он не станет меня выслеживать специально.
– Ты ведь там и сам, кажется, бывал.
– Да, бывал, но я имею в виду наш бизнес. – Нет, этого было мало, и я поспешил пояснить: – Мы будем из них кого-нибудь привлекать к работе?
– Как сотрудников? Нет, однозначно нет. У них там совсем с квалифицированной работой швах. Мужики ни на что не годятся.
Он снова погладил щетину и хитро подмигнул, давая понять, что не одними «мужиками» жива Румыния. Я вспомнил своих первых спасённых детишек, и мне сделалось как-то не по себе. Не могу сказать, что полковник всегда вызвал у меня только симпатию, но мы с ним достаточно много провели времени вместе, и я не хотел так уж напрямую ассоциировать его с теми гадостями и непотребствами, которые по моему разумению происходили в нищей восточной Европе. Когда мы с ним ещё только встретились, и я был молоденьким итальянским солдатиком, мне было крайне интересно отправляться с этим, как мне тогда казалось, прожжённым янки в какие-нибудь злачные места, пускаться во все тяжкие с доступными красотками, радоваться наступлению ночи и оттягивать наступление рассвета. Со временем это всё уже тогда мне как-то приелось. Я долго смеялся, когда в ответ на мои юношеские признания Энрико, к которому я нагрянул в Белларию сразу после дембеля, наставительно заметил:
– Если ты не бросил пить и курить к восемнадцати годам, ты салага.
Он умел сказать неожиданно и точно, старина Энрико. Почему-то сегодня я из всех своих тогдашних друзей чаще всего вспоминаю именно его.
Разговор с полковником оставил меня в смешанных чувствах. Мне явно ничего серьёзного не угрожало, ценой жизни двух человек – не скажу, что невинных – я обезопасил свою собственною, однако настроение шефа, а главное – перспектива того, что, несмотря на все мои тайные попытки вмешаться в происходящее и не допустить откровенной работорговли, ничего не изменится, заставили меня вернуться в тёте Элене в заметно подавленном расположении духа. На её вопрос, что стряслось, я, разумеется, слукавил и сказал, мол, грущу, поскольку вынужден на неопределённое время от неё съехать, поскольку меня усылают в долгую командировку. Она, конечно, тоже расстроилась, но бросилась утешать меня и даже попыталась заверить, что никому квартиру сдавать не будет, дождётся меня. Я попросил её не делать глупостей, потому что, действительно, моё возвращение, точнее его срок, под большим вопросом. Уехал я на следующее утро, в последний раз выпив утренний кофе на балконе и вспомнив, как тут было всё-таки хорошо, особенно с Эмануэлой.
К дальнейшей поездке я подошёл без должного внимания. Мне казалось, ну, что такого, поехал, купил билет, на когда тебе нужно, и полетел себе в эту Фрисландию. Можно и обратный с открытой датой на всякий случай сразу взять. Действительность оказалась значительно более тернистой. Когда я уже из дома позвонил в аэропорт Римини, ближайший к нам, дама в справочной огорошила меня тем, что ни про какую Фрисландию слыхом не слыхивала, и никаких рейсов туда отродясь не водилось. Я чертыхнулся, решив, что натолкнулся на типичную для наших мест деревенскую ментальность: я знаю только то, что мне нужно, а остальное пусть катится ко всем чертям. С другой стороны, ничего странного, аэропорт не слишком крупный, мягко говоря, наверняка прямых рейсов на такие расстояния оттуда просто не бывает. Позвонил во Фьюмичино. Уж римляне-то должно быть в курсе. Но нет, та же история. Куда-куда вам надо? Может, в Исландию? Нет, ни в какую Фрисландию у нас рейсов нет, извините.