Хозяева плоской Земли

Когда мы расположились прямо на сундуках, он уточнил, знакомы ли мы с легендой об Элинор. Все дружно закивали, а Роналд поинтересовался, не завалялся ли где-нибудь тут её портрет, поскольку он был бы не прочь на неё взглянуть и оценить правоту молвы. Хранитель одобрительно мне кивнул и сказал, что буквально на днях ему самолично посчастливилось сделать открытие, подтверждавшее легенду, а если быть до конца точным, пусть и не скромным, то превращавшее легенду в быль. Открытие это он сделал настолько недавно, что о нём пока никто ещё не знает, но скоро услышит вся Фрисландия. С этими словами он встал, открыл крышку сундука, на котором сидел, и осторожно достал то, что мы сперва приняли за деревянную шкатулку. Выяснилось, что это никакая не шкатулка, а две потемневшие от времени дощечки формата книги, между которыми было зажато несколько дюжин страниц на пергаменте, то есть на телячьей коже, прошнурованных с одной стороны яркой тесьмой. Пестал пояснил, что тесьму эту он был вынужден продеть сам, потому что изначально листы с обложкой держались на кожаных шнурках, которые от старости совсем сгнили и буквально рассыпались у него в руках. Кожа страниц была чем-то предусмотрительно пропитана, поэтому до сих пор не утеряла прочности и даже гибкости. Но всё равно нужно быть максимально аккуратным. Мы повскакивали на ноги и сгрудились вокруг него, а он осторожно раскрыл створки обложки и начал медленно листать содержимое, чтобы всем было видно. Листы пергамента тоже были тёмными, почти чёрными, а надписи на них сверкали, как будто выведенные золотом. Для остальных зрителей это был просто набор закорючек и рисунков, но мы с Фрианой узнали наше фрисландское письмо, хоть и страшно архаичное. Буквы поначалу выглядели слишком большими, как в детских букварях. По мере продвижения к концу они уменьшались, складываясь в слова и предложения.

– Похоже на учебник, – предположил я.

– Полагаю, что вы правы, – согласился Пестал. – Мне тоже так показалось. Пока я ни обнаружил вот это…

И он открыл последний разворот книги.

Здесь текст на левой половине был выведен уже совсем убористо, как будто начавший писать первые буквы под конец научился делать это легко и естественно. Поскольку стоял я позади всех, позволяя гостям как можно лучше рассмотреть надписи, прочитать текст я не мог, да и привлёк он меня гораздо меньше, чем рисунок на правой половине. Потому что изображены на нём были те же самые кольца-тарелки, что на украденной у меня шкуре. Точь-в-точь. С той лишь крохотной разницей, что самый большой круг соединялся с одним из соседних прямой линией.

Я потрогал стоявшего рядом Конрада за локоть. Если у меня при этом был такой же вид, как у него, то выглядели мы двумя полными идиотами. К счастью, всех занимали не мы, а книга. Кто-то попросил прочитать, если можно, то, что там написано. Пестал выдержал паузу, повернул текст к себе и заговорил, а я стал переводить. В небольшой литературной обработке звучало это примерно так:

При всём многообразии закрытых миров наши два наиболее близки. Я прошла через обе границы, хотя и не ведаю, как. Теперь я уверена, что обратной дороги нет. Они идут за мной, не оглядываясь и думая, будто путь вперёд— это путь назад. Они не знают. Они хотят того, чего не бывает. Я оказалась здесь при рождении. Они добрались до меня по своей воле и в одном теле. Это была их ошибка, не моя. Я видела их во сне, и вот они здесь. Мы не сможем уйти вместе и не сможем остаться. Если нельзя идти вправо и влево, вперёд и назад, если верх разрывает, а низ сдавливает, я выбираю путь вниз. Да простят меня предки и потомки…

– Очень похоже на предсмертную записку, – снова заметил кто-то.

– Да, вы правы, – вдохновенно подхватил Пестал. – Только представьте, как Элинор стояла на краю башни, смотрела на приближавшихся братьев и понимала, что ей негде спасаться бегством. Ей оставался только прыжок в неведомое.

– Как самураи, которые перед смертью писали стихи, – вздохнул отец Трине.

– А что это всё означает? – спросил Роналд.