Хозяйка

— Я даже не знаю — зачем и куда везу. Так бы и ехал всю жизнь. Что оно такое? Ты не знаешь? Я от тебя целый месяц не отойду теперь. Ходить буду, как привязанный. Ты не гони меня. Кусай, бей, только не гони.

— А что ж только месяц? Ты что, уезжаешь через месяц? — Уезжаю, — легко согласился он, — подумал было, вдруг не придется, а сейчас смотрю на тебя и вижу, что не любишь ты меня. А без тебя мне тут нечего делать. Не смогу видеть тебя с братом.

— Если из-за этого, то зря. Я не смогу забыть то, что видела. Он помешан на своей Гале, как и ты. Что только ему от меня нужно — не пойму. У всех спрашиваю — никто не знает. Что вам нужно от меня, если вы за нее умереть готовы? Ты же за нее чуть ли не в драку вчера полез!

— Ты сейчас тут, со мной потому, что я не понял тогда — на кого ты злишься за Галу — на него или на меня? На минуту показалось, что на меня. Не скажешь? Скажи, мне очень нужно знать, очень…

Ага, это мне что — признаться, что я ревную его? Почему вообще я сорвалась тогда? Ревную, конечно, что уж тут…

— Что у тебя с Галой? — выдавила из себя.

Он сильно вдохнул в себя воздух, провел рукой по моей спине до луки седла. Видно, обнаружил, что посадил на выступ. Замер, потом приподнял меня и подсунул руку мне под попу, держа на весу. Я привычно дернулась.

— Сиди тихо. Передавило все тебе, сейчас где-нибудь остановимся. Наташа, Гала хорошая, добрая, но глупая, как пенек. Как дите малое, глупая. И жалко ее, как ребенка потому, что это уже неисправимо. Она на тряпках, на цацках помешана, как на игрушках, ну и на брате. Она на зло не способна просто по глупости своей непроходимой и доброте. Не держи зла на нее. Не она это задумала. Я думал, что у вас с ним есть что и запретил ей приезжать. Так поперлась же — прощаться. А ему я морду за тебя набью, как приедет. Знает же, что она только на одно и годна. Сам виноват, не отдам я тебя теперь. Я тебя так люблю, как ты хотела — больше жизни и всего, что ты говорила. И хочу тебя до дрожи, до исступления. Не надышался бы, не оторвался, зацеловал бы до синяков. Полюби меня, Наташа, так уезжать не хочется… Я сейчас сижу, держу тебя, а кажется — летаю. От счастья, что ты здесь — со мной, голова кружится, как больная. Покусай, если хочешь, что хочешь, то и делай. Дай только рядом быть, хорошо?

Я слушала, разомлевшая от его слов. С трудом вытащила себя из этого блаженного состояния.

— Дар тоже хорошо говорил — я поверила. А ты со мной не разговаривал, еле слова цедил. Что теперь вдруг? Знаешь, как-то трудно поверить — откуда что взялось?

— Брат правду говорил — он тебя любит, не врал, потому и поверила. Что на него нашло — это его беда теперь. А я — я только вчера жить начал, как будто проснулся. До этого не жил, а доживал. Как первого брата похоронил, так и замер. И на тебя смотрел, как со стороны, когда понял, что не нужен тебе. Смирился.

— А спросить?

— Вот, поумнел — спрашиваю: ты попробуешь меня полюбить? Давай решай, я ведь не отступлюсь теперь — не смогу. Или ты сама, или украду опять, завезу и запру. У меня в лесах такой домик есть — только я и волки. Красиво там до безумия, как будто не на земле, а на небе. Озеро, как слеза, чистое и белые мхи под розовыми соснами. Буду весь месяц на руках тебя носить, в озере купать, кормить сам буду, ночью на руках укачивать — не отпущу до утра. Не трону, пока сама не попросишь. Решайся, Наташа, времени мало. Если твой я — ты тоже потеряешь. Ты умница, подумай, испугайся ошибиться. Я тебя поцелую сейчас, нет сил терпеть. Укуси, если не понравится, Волчица моя.

Он потянул меня осторожно за косу, заставляя поднять лицо. Подхватил под затылок. Вдохнул глубоко, судорожно, на лице то ли улыбка, то ли гримаса. Уголок рта дергается. Глаза черные, бездонные, полуприкрыты густыми, длинными ресницами. Я чуть откинулась, вглядываясь. Закрыла глаза, потянулась к нему…Не верю, что это со мной. Осторожно, нежно он коснулся моих губ, судорога прошла по всему его телу — я почувствовала это. Прихватил сильнее, жестче — подчинял, заставлял, наслаждался, затягивал, как в омут.

Я уплывала, в ушах шумело, под рукой билось его сильное, живое сердце, колотило набатом, просило, требовало. Поняла вдруг совершенно отчетливо, что не переживу, если оно остановится. Не допущу этого, не отдам никому — смерти тоже. Мой! Оторвалась с трудом, чувствуя дикий страх от того, что могу потерять его. Он своей выходкой, своим признанием разрушил все барьеры между нами. Зачем я возводила их? Понимала же сразу, знала, что он мне не безразличен. Выдохнула с облегчением, с радостью, признаваясь:

— Я уже люблю тебя. Глупый, чего ты ждал? Я же тебе не прощу никогда. Ты возьмешь меня в жены? Твоя буду. Не хочу больше ждать… сил нет, — пьяные, неосторожные, правдивые слова срывались с языка. Я не стыдилась, не боялась говорить, что думаю — раскрывалась перед ним полностью.

— Возьму! Запомни — ты сама это сказала. Не отпущу, даже если передумаешь, пусть казнят!

— Ты примешь от меня половину моей жизни? Я отдаю, прямо сейчас отдаю. Ты будешь любить меня все то время, что нам отпущено?