– Не хочешь проверить в магазинах, кто купил килограмм девять птичьего корма?
– Это хорошая идея, – говорит он. – И между нами… Я буду поглядывать по сторонам.
Мой телефон гудит. «А. Бринкерт», – сообщает мне экран.
– Мне пора, – говорю я.
Выхожу на улицу мимо колонн ратуши. Я даже не собираюсь отвечать. Но все равно беру трубку. Может, меня все еще трясет от утренних переживаний, но внутри все трепещет, как у подростка.
– Не хочешь поужинать у меня дома? – Голос Адлая ровный.
Я сглатываю. Все знают, что это значит.
– Мысль хорошая, но тебе нравится ливанская еда? В Таллахасси есть местечко под названием «Захара»…
Пауза.
– Если боишься, что я начну подкатывать, то знай – это просто ужин.
Я действительно должна отказаться. Пойти домой, подмести птичий корм и приготовиться к отъезду из города. Вместо этого я иду в квартиру, беру веник, убираю семена проса, льна и подсолнечника, разбросанные по тротуару, дорожке, ступенькам и коридору, затем принимаю душ и готовлюсь к свиданию.
Я наношу кучу косметики, чтобы скрыть свои веснушки, затем стираю ее и оставляю лишь немного румян. Надеваю свои лучшие джинсы и приличный топ, этого должно хватить.
Фу. Ненавижу свидания. Если называешь встречу свиданием, у нее куда больше шансов провалиться. Так почему я так нервничаю? Я могу пошутить, поддержать беседу, пусть даже через силу. Нет, пора все заканчивать.
Дом Адлая стоит возле озера, окаймленного тростником. Дубы, украшенные воздушными растениями, и поросшее мхом бунгало, построенное в двадцатых- тридцатых годах. Я не рассказываю Адлаю о своем очень странном, суматошном дне. Вместо этого он устраивает мне экскурсию по дому. Показывает ремонт, который он сделал на кухне. Расширил пространство и добавил вдоль задней части окна в пол.
– Мило, – лениво комментирую я. – Твой подрядчик хорошо поработал.
– Что ж, благодарю.
– Ты же не сам все сделал.
– Я единственный знакомый мне честный подрядчик.
– Ага, – говорю я. – Иногда я задаюсь вопросом, существует ли вообще настоящая честность.
Он отворачивается от окна.
– Я очень на это надеюсь.
Я поднимаю брови. Ну а что, сама не хотела пустой болтовни.
– А как насчет тебя самого? Ты был кристально честным всю жизнь напролет?
Он прислоняется к стойке.
– Всю жизнь? Куда там. Я был непослушным ребенком. Бурная молодость и все такое.
– А что теперь? – Я вспоминаю, как Адлай беседовал с Гарфом в магазине каноэ.
– Теперь? Мое правило номер один: никогда не лги.
– Подожди, никогда? Ты
– Хочешь увидеть остальную часть дома? – Он поворачивается и идет к лестнице.
Мы поднимаемся, и Адлай показывает мне крышу, которую поднял, чтобы сделать просторную и светлую спальню. Создается ощущение дома на дереве. Но, конечно же, я помню, что стою в его спальне. Само обольщение часто основано на полуправде – как минимум на самообмане. Если он меня поцелует, мне конец.
Потому что я знаю себя и знаю, что на этом не остановлюсь.
– Ты со мной? – спрашивает Адлай. Он уже на полпути вниз по лестнице.
– А, да, – спохватываюсь я.
Встроенные книжные полки тянутся вдоль лестницы, и, спускаясь, я читаю корешки. «Холодный дом». «Легенды об аргонавтах». «Республика» Платона. «Полевой путеводитель по Сьерра-Неваде». «Коренные народы Флориды». «Жизнь Пи». «Как читать воду». Полное собрание сочинений Льюиса Кэрролла. «Угол естественного откоса». Если личная библиотека – это отпечаток пальца, то мне нравятся руки, собравшие эти книги.
Внизу продолжаем разговор о честности.
– Так ты говоришь мне, что никогда не лжешь.
– Большинство людей думают, что это хорошо. – Он идет к открытой кухне.
Чего я не говорю, так это того, что у меня самой за душой несколько грешков. Огромная ложь Филу о несчастном случае с отцом. Еще одна тихая ложь – читать дневник матери без спросу. Эстель прямо здесь и сейчас назвала бы меня врушкой за то, что я в очередной раз забыла сказать Адлаю, где на самом деле живу.
– Да, конечно, это хорошо, – говорю я. – Честность делает общество цивилизованным. Но большинство людей время от времени оступаются.
– Сама подумай, – отвечает он. – Если решаешь всегда говорить правду, меньше ломаешь дров. Это упрощает жизнь.
Я опираюсь на стойку и смотрю, как Адлай достает из холодильника продукты – зеленый лук, помидоры, кабачки.
– Ладно, а если кто-то сделает очень плохую стрижку и спросит: «Как тебе?» Что ответишь?
Он включает горелку и наливает оливковое масло в сковороду.
– Я очень ободряюще улыбнусь и скажу: «Ой, ты постриглась!»
– То есть уйдешь от вопроса.
– Может, ты заметила, я больше молчун. И если уж открываю рот, то скорее скажу правду.
Так ли его привычка обходить неприятные моменты отличается от моих недомолвок? Адлай бросает нарезанные овощи в сковороду.
– Ладно, – не унимаюсь я. – А так. Что, если твоему боссу сделают подтяжку лица и он станет почти неузнаваемым?
Адлай поворачивается.
– А с тобой так было?
– Не-а.
– Ну, если представить, что у меня на самом деле есть босс, я бы спросил: «Кто ты и что ты сделал с тем парнем?»