Хозяйка музея

А этого ничего нет! Не существует. Или – существует… В ее больном воображении. И она сама… Елена – типа – Михайловна, искусствовед… Есть она еще в этой жизни или кажется самой себе – отныне потусторонней? Отдала Богу душу в своей некогда любимой Москве, а теперь прощается навсегда с земной юдолью, и мечется душа в поисках, за что бы уцепиться, с чем бы слиться, что уберечь для жизни вечной?

Странно, но именно эта мысль о конце земного претерпевания дарит легкость и бесстрашие.

И правда – чего бояться? Теперь-то! Радоваться надо, что на том свете (вернее, очевидно, на э т о м для нее теперь) так все интересно, фантастически занятно и, в общем-то, справедливо устроено.

– Идемте же! – приглашает голос.

Ежась под шалью от неожиданного порыва ночного ветра, гостья спокойно следует за хозяйкой.

В доме прежний порядок, уют, тишина, надежный запах старины и чистоты. Ничего потустороннего. Стол, за которым ужинали. Чайник электрический на полочке. Вода в нем закипает, бурлит. Чпок! Огонечек красненький выключился. Из носика пар столбом повалил.

– Чайку? Мятного? – предлагает Афанасия.

– Мятного хорошо бы, – соглашается Елена. Она с сожалением понимает, что ничего еще не свершилось. Не на том она свете, на этом. Жива. И здесь, в дивных этих местах, тоже все осуществляется по земным законам. Только вот с Домеником глубокая неясность. Большой вопрос!

Они осторожно отхлебывают чай, заваренный травой забвенья. Горячо. Сильный мятный запах кружит голову.

– Видели! – утвердительно произносит наконец Афанасия.

Гостья несколько раз кивает.

– Да! – продолжает решительно хранительница народного бессмертия. – Да! Доменик. Сын… От кого тут было рожать? Кого от тех родишь? А каково быть одной? Безнадежно и постоянно одной…

Елена Михайловна кивает. Уж ей ли это не понять! И вдруг вспоминает: они же днем говорили о замужестве Афанасии, о ее заграничной жизни. Помнится, она сказала, что Доменик полностью русский. По гражданству – француз, а по крови – русский. А она, Елена Михайловна, все хотела про отца Доменика подробнее спросить и все забывала, разговор все время в сторону уходил…

Афанасия между тем перевела дух и заговорила вновь.

– Да! Я родила его от кота! Допустим – так! Скажете: так не бывает. Я тоже так думала. Но… Вы же свидетель? Вопросов быть не должно. Сами видели. И – чем плохо? Проявляться не сразу начало. Сначала – маленький, слабенький. Не плакал – мяукал. Болел всеми хворями. Но умный – на лету все схватывал. Из воздуха. Просто как… раз! – и вспомнил то, что раньше знал. Душа у нас – одна на двоих. А потом, в тринадцать его лет – началось. Пубертация. Все гены просыпаются, какие заложены. И тут ничто не властно. Пытались бороться, запирались, снотворное пили – безрезультатно. Такое начинается! Наружу надо природу свою выплеснуть. Иначе – конец. Но – видите – начала и концы связаны намертво! Там, где кончается зло, начинается добро. Решили мы это спокойно претерпевать, как природой положено. И вот – никто теперь и не сунется.

– А если те… которые внизу… если они оружие применят? – догадалась вдруг спросить Елена Михайловна, ужасаясь собственному вопросу.

– Рано или поздно – стрельба пойдет обязательно. У них же в программе заложено разрушать и убивать. Приведут приговор в исполнение. А как же. Только мы предусмотрели. Уедем мы. Совсем скоро уедем. На родину Доменика. Там нас ждут. Зовут. Видят же, что здесь творится. Понимают, что из последних сил держимся. Природа там не хуже. Безопасность гарантирована. Кое-что вывезли. Свое, не музейное. Хотя музейное – разве оно не свое? И кому оно достанется? Ладно, не наше дело. Душа болит и будет болеть, пока живы и память мучает. Но у Отечества такие законы. И надо принять. Они сейчас за вещи и деньги сражаются, как за бессмертие. Одержимые наживой до оцепенения. Так что надо было найти в себе силы вычеркнуться. Навсегда. И пусть все будет по их разумению. Храните, что можете. У нас – ни власти, ни сил, ни прав. Только право на жизнь, не им и данное, хочется осуществить. И все.

Некоторое время молчали. Сон обволакивал мятным духом. Сон все рассудит, ночь всех укроет, тьмой успокоит…

Так вот оно о чем!

Утром Елена Михайловна с удивлением вспоминала ночной театр теней.

Было? Не было?

Случаются же такие сны! Просто натуральная явь!

Полнолуние – источник кошмаров всего живого.

Афанасия была свежа, румяна, улыбчива. Доменик – приветлив и разговорчив. День – тих и прекрасен.

«Приснилось! – смущенно думалось Елене Михайловне. – И рассказать стыдно! От кота… Приходят же сны в благодатных местах!»

Она уже не раз замечала: если все днем хорошо, обязательно приснится какая-то пакость. И наоборот, если страдаешь, сны приходят в утешение, светлые, счастливые.

Однако некоторые эпизоды гадкого ночного кошмара продолжали настырно вертеться в голове, не забывались, как обычно бывает со страшными снами.

Елена знала, что бывают видения пустые, а случаются предупреждающие о чем-то. Главное – воспринять всерьез, прислушаться, постараться понять, что это явилось прошедшей ночью.