Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

Словно и не пила только что, и не горланила песни.

— Госпожа Мари, — жестким и страшным голосом произнесла она. — А ведь он человек нехороший.

Я молниеносно обернулась к ней.

— Что?!

Глаза у старой ведьмы горели, словно стылый лед.

— Да чтоб меня твой инквизитор выдрал, если я вру, — ругнулась она. — Только я знаю. Я чувствую. Я вижу это. Следит он за тобой. Следит по чьему-то наущению. Думаешь он сам по себе такой заботливый, и ему дело есть до того, как тебе трудно? Ничего подобного. Он вечно трется рядом, он в курсе всех твоих дел. И картошку он вызвался помочь копать не просто так. Хотел посмотреть, что ты там выкопаешь. Если б ты тогда отвергла помощь его пьяниц, он бы прокрался в лес и поубивал бы нас всех.

Вот это поворот! Ну, приплыли!..

— Мало кто в городе знает, что Грегори сбежал, а он знает. Знаешь, откуда? От с ним каждый видится в тайном логове, где залег этот скользкий гад, — недобро прошептала ведьма вослед уходящему Гансу. — Пахнет от него этим… Грегори. Его болезнью, его страхом. Его злобой. Еду ему Ганс возит, питье. Задания передает. Кто обратит внимание на старика? Да никто. Болтается по городу сто лет, все к нему привыкли.

— Вот же дьявол!.. — прошептала я.

Ханна закивала головой.

— Еще какой дьявол, — ответила она зловеще. — Песни кричит, а сам по сторонам смотрит. Внимательно так! Высматривает, шпионит. С виду стар, а рука его тверда! И рукава, — Ханна интимно понизила голос, — в старой засохшей крови, а ран-то на ладонях нет.

— Да что ты! — вскричала я, испуганная.

— Сдай его своему инквизитору, — рыкнула Ханна, словно цепной пес. — Сдай. Сдай! У него глаз вернее, наметанный. Пусть посмотрит вернее моего. Пусть хотя б понаблюдает! Если я права… ух, если я права!..

Если Ханна права, то Ганс может вывести Эвана на самого главного злодея. А мне не придется рисковать собой и являться тайной магической тропой за спину негодяю, чтоб помочь Рому.

Ох, вот не хотела я к Эвану подходить, совсем не хотела!

Чтобы он не дай бог не подумал, что я вешаюсь на него и пытаюсь очаровать.

Но теперь, видно, придется. Ради дела нужно подойти к нему.

«Да я долго рядом и не задержусь, — уговаривала я себя. — Только скажу о подозрениях Ханны, и все».

***

В ратуше было многолюдно.

Для праздника специально был украшен самый большой зал, света было столько, что он слепил. Казалось, все кругом горит золотом.

Огромные колеса прекрасных люстр под потолком сияли сотнями свечей.

Было очень жарко, даже душно, и потому люди без опаски простудиться скидывали верхнюю одежду, оставляя свои плащи слугам.

Публика была вся какая наряженная!

Увидев городских модниц, я даже испугалась немного своей столичной смелости.

Местные дамы предпочли одеться в тяжелые теплые платья темных цветов. В синие, зеленые, бордовые, темно-коричневые. Это и понятно — ткань этих цветов у нас была самой дорогой и добротной.

Купить отрез такой ткани уже шик.

А уж явиться в роскошном наряде на праздник…

Так что я в своем светлом платье не просто выделялась — я была как луч света, проникший в темное помещение через щелку. Беспечный и глупый подснежник, внезапно выросший среди палых темных листьев.

Но несмотря на то, что я не купила самой дорогой ткани в местной лавке, платье мое было самым прекрасным. Это я поняла, оглядев горожан.

Мне показалось, что все кругом в один голос произнесли «ах!», громко и отчетливо, когда я, стесняясь, распустила завязки плаща и сняла его с плеч.

Какой-то миг вокруг меня стояла оглушительная тишина, и лица людей были такие, словно им скормили что-то ужасно горькое. Они ведь рассчитывали посмеяться надо мной, так? Ждали этого момента?

И остались с носом!

«Что ж, — думала я, несмело шагая меж изумленными людьми и раскланиваясь со знакомыми, — я незамужняя девица, и выглядеть мне подобает именно так — как юной незамужней девице, а не как почтенной матроне!»

Я была очень светлая, очень красивая и яркая в царстве темных одежд.

Мои светлые волосы были отмыты, расчесаны, уложены и поблескивали в свете свечей.

Нежная мятная зелень платья подчеркивала хороший цвет лица, нежно-румяные щеки и раскрасневшиеся губы.

Руки казались белоснежными и хрупкими под оборками узких, недлинных, до локтя, рукавов.

Моя талия была самая тонкая, юбка самая оригинальная, и вся я слишком выделялась из толпы важных городских дам.

Если б Эван не знал меня до сего дня, то сегодня точно б обратил на меня внимание, потому что не заметить меня было невозможно!

Все мужчины смотрели только на меня, изумленно отступая и уступая мне дорогу, словно я была важной дамой или даже королевой.

Все девушки на выданье тянули шеи и кусали губы от досады, потому что каждая из них хотела бы быть такой же изящной, нежной и прекрасной, как глупышка Мари!

Права была столичная швея — я была как кусочек весны среди осенней темноты и мрака!

Местная длинноносая тощая модистка — держу пари, это именно она и распространяла слухи и сплетни, смеясь над моим желанием приодеться к празднику, — всплеснула вдруг руками и залилась в непонятной истерике слезами.